— Этот звук когда-то слышали уши тех, кто спит вокруг нас. Мы слышим его теперь. Через некоторое время, час за часом, он будет эхом отдаваться от надгробий и наших могил, и новые поколения, дети безмолвного будущего, будут стоять там, где стоим сейчас мы, и будут слушать; и будут размышлять, как и мы размышляли, над теми же проблемами, которые должны были решить мы; в то время как мы — разве мы не будем глухи, чтобы слышать их, и немы, чтобы говорить с ними?
Таковы, во всяком случае, были невысказанные мысли, которые закрались в сердца Артура и Анжелы, когда звук колокола растворился в тишине. Девушка слегка побледнела и взглянула на Артура, и он невольно вздрогнул, тем временем даже пес Алек тревожно принюхивался и неуверенно скулил.
— Мне холодно, — сказал Артур. — Ну что, пойдемте?
Они повернулись и пошли к воротам, и к тому времени, как они дошли до них, все суеверные мысли исчезли — во всяком случае, из головы Артура, потому что он вспомнил, что поставил себе некую задачу, и что теперь самое время ее выполнить. Поглощенный этими размышлениями, он забыл о вежливости и первым прошел через турникет. За воротами он остановился и серьезно посмотрел в лицо своей возлюбленной. Их глаза встретились, и в его взгляде было нечто, заставившее ее быстро отвести свой. Пока они стояли у ворот, царило молчание. Нарушил его Артур.
— Сегодня чудесная ночь. Давайте погуляем по развалинам?
— Я промочу ноги: должно быть, пала роса.
— Сегодня ночью нет ни капли росы. Вы не пойдете?
— Пойдемте завтра; сейчас уже позднее, чем я обычно гуляю. Пиготт будет гадать, что со мной сталось.
— Не думайте про Пиготт. Ночь слишком хороша, чтобы тратить ее на сон; кроме того, вы же знаете, на руины нужно смотреть при лунном свете. Пожалуйста, пойдемте!
Она посмотрела на него с сомнением, поколебалась и подошла ближе.
— Что вы хотите посмотреть? — в ее голосе Артуру впервые послышался легкий намек на раздражение. — Вон там знаменитое окно, от которого мистер Фрейзер всегда приходит в восторг.
— Прекрасно. Может, присядем здесь и полюбуемся на него?
Они сели на невысокую груду обвалившейся каменной кладки шагах в пятнадцати от окна. Вокруг них на земле лежал тонкий узор теней, а сами они сидели в столбе лунного света и некоторое время оставались совершенно безмолвными и неподвижными, словно были тенями скульптур, которые когда-то украшали каменную арку над ними.
— Анжела, — наконец произнес Артур, — послушайте, я кое-что вам скажу. Моя мать, женщина, для которой печаль стала своего рода вдохновением, перед смертью сказала мне вот что: «Есть всего одна вещь, которая способна сделать жизнь счастливой, как того хотел Бог, и которую глупость и слабость мужчин и женщин делают почти невозможной, это — любовь. Любовь была утешением моего собственного существования среди великого множества бед; во-первых, это преданность, которую я питала к твоему отцу, а затем — то чувство, что я питаю к тебе. Без этого жизнь моя действительно была бы пустыней. И все же, хотя мне грустно расставаться с тобой, и хотя я страшусь темного коридора, который лежит передо мной, моя первая великая любовь настолько перевешивает любовь, которую я питаю к тебе, что я ухожу в покое и с радостью, ибо знаю, что меня ждет твой отец. Я хочу, чтобы ты извлек из этого урок: ищи свое счастье в любви на всю жизнь, ибо только в ней ты его и найдешь. Не растрачивай свое сердце впустую, ищи какую-нибудь женщину, добрую, чистую и верную; отдав ей свою преданность, ты получишь великую награду взамен, ибо ее счастье будет отражать твое собственное, и, если твой выбор будет верен, то какой бы бурной ни была твоя жизнь, ты приуготовишь себе вечную радость».
Анжела молча слушала его.
— Анжела, — продолжал он, осмелев, ибо теперь лед был сломан, — я часто думал о том, что сказала моя мать, но до сих пор не понимал истинного смысла ее слов. Теперь я это понимаю. Анжела… а ты меня понимаешь?
Ответа не последовало; она сидела на упавшей каменной кладке, глядя на развалины вокруг, неподвижная и бледная, как мраморная богиня, забытая всеми в своем разрушенном храме.
— О, Анжела, послушай меня! Я нашел женщину, о которой говорила моя мать, ту, которая должна быть «доброй, чистой и верной». Я люблю тебя, Анжела, жизнью клянусь — я люблю тебя всей душой; я люблю тебя в этом мире и буду любить в следующем. О, не отвергай меня; хотя я так мало достоин тебя, я постараюсь стать лучше. Дорогая, ты сможешь полюбить меня?
По-прежнему стояла тишина, но ему показалось, что он видит, как ее грудь мягко вздымается. Затем он дотронулся рукой, все еще дрожащей от неистового волнения, которое пульсировало в его венах, до ладони девушки, неподвижно лежавшей на камне, и посмотрел Анжеле в глаза. Она по-прежнему не говорила и не двигалась, и в неверном свете луны ее лицо казалось очень бледным, а прекрасные глаза — темными и лишенными всякого выражения, как у зачарованной.
Затем Артур собрался с духом и, медленно приблизив свое лицо к ее лицу, поцеловал девушку в губы. Она пошевелилась, вздохнула. Он разрушил чары; милое личико приблизилось к нему; на мгновение проснувшиеся глаза заглянули в его собственные и наполнили их своим отраженным блеском, он почувствовал теплую руку, обвившую его шею, а затем — звезды потускнели, и казалось, что сознание и сама жизнь сотрясаются на своих тронах, ибо радость, почти невыносимая для смертного человека, овладела его сердцем, когда она прижалась своими жаждущими губами к его губам. А потом, прежде чем он понял, что она задумала, девушка опустилась на колени рядом с ним и склонила голову себе на грудь.
— Дорогая, — сказал он, — не преклоняй колени, посмотри на меня!
Она медленно подняла к нему лицо, залитое темным румянцем, и посмотрела на него полными слез глазами. Он попытался поднять ее.
— Оставь, не надо, — сказала она очень тихо. — Мне так лучше… Так выражают обожание и преклонение, а я нашла свое божество.
— Но я не могу видеть, как ты преклоняешь передо мной колени.
— О, Артур, ты не понимаешь; минуту назад я и сама не понимала, что женщина смиренна, когда она действительно любит.
— Ты действительно любишь меня, Анжела?
— Да.
— И давно ты это знаешь?
— Я поняла это только тогда, когда… когда ты поцеловал меня. До этого что-то жило в моем сердце, но я не знала, что именно. Послушай, дорогой мой, погоди минуту, дай мне побыть так… я поднимусь сама (он опять попытался поднять ее) … То, что я хочу сказать, лучше всего говорить коленопреклоненной, ибо я хочу поблагодарить Бога, пославшего тебя ко мне, и поблагодарить тебя за твою доброту. Это так чудесно, что ты любишь такую простую девушку, как я, и я так благодарна тебе. О! Я никогда и не жила до сих пор и теперь… — тут она выпрямилась во весь рост, — теперь я чувствую себя королевой счастья. Свергни меня с этого трона, покинь меня — я все равно буду благодарна тебе за этот великий час счастья. Но если через какое-то время, когда ты лучше узнаешь все мои достоинства и недостатки, ты все еще будешь любить меня — я знаю, что во мне есть то, что позволит мне отплатить тебе за твой дар, и сделаю всю твою жизнь счастливой. Дорогой мой, я не знаю, говорю ли я правильно, так, как должна говорить женщина — но поверь мне, это от всего сердца! Будь осторожен, Артур, о! будь осторожен, чтобы не повторить судьбу того мага, о котором ты рассказывал на днях, того, который вызвал дух, а затем пал перед ним в ужасе. Ты тоже вызвал к жизни духа, и я молюсь, чтобы это не оказалось шуткой, чтобы ты не пожалел об этом в будущем.