Таким образом, ее молодая жизнь вновь расцвела — с надеждой. Закат каждого уходящего дня был сигналом того, что часть ее груза исчезла, ибо он приближал ее на день ближе к объятиям возлюбленного, укорачивая длинную вереницу бесплодных часов; ибо ей все часы, проведенные без Артура, казались бесплодными. В самом деле, ни одна арктическая зима не могла быть более холодной и лишенной света и жизни, чем время отсутствия Артура Хейгема, и, если бы не теплое сияние надежд Анжелы, суливших возвращение счастья и потому сверкавших на темном горизонте повседневности, она чувствовала бы себя так, словно замерзла и умерла. Ибо надежда, как бы неуловима она ни была, часто дарит нам больше сил, нежели реальная жизнь, и, подобно любящему обманщику, служит для того, чтобы сохранить сердце живым, пока первая горечь потери не будет преодолена; тогда, уже обученное в беде, оно может осознавать ее ложь — и все же оставаться непоколебимым.
Однако иногда настроение Анжелы менялось, и тогда ее напряженному и чувствительному уму мертвое спокойствие и отсутствие всяческих событий казалось похожим на тот зловещий миг, когда в тропических морях свирепый предвестник бури с воем уносился прочь, облаченный в рваные клочья пены. Затем наступает затишье, на какое-то время даже появляется голубое небо; паруса тоскливо хлопают о мачту, и судно качается по инерции, еще помня неистовства прошлого шторма, а крик морской птицы слышен с неестественной ясностью, ибо в воздухе нет ни звука, ни движения. Тишина становится все гуще, и волны почти перестают колыхаться; но опытный моряк знает, что через мгновение на него с внезапным ревом набросятся армии ветров и волн, и что близится борьба за жизнь.
Подобные страхи, однако, не часто овладевали ею, так как, в отличие от Артура, она от природы была полна надежд, а когда это все же случалось, мистер Фрейзер находил способ утешить ее. Но вскоре все изменилось.
Однажды днем — это был сочельник — Анжела отправилась в деревню, чтобы повидать Пиготт, уютно обосновавшуюся в доме, оставленном ей давно умершим мужем. Это был унылый декабрьский день, сырой, неприятный — скорее, призрак дня — и все небо было затянуто облаками, в то время как поверхность земли была окутана туманом. Дождь и снег падали бесшумно по очереди; действительно, единственным громким звуком в воздухе был звук капель воды, падающих с ветвей деревьев на мертвую листву, устилавшую землю. Пейзаж был до крайности меланхолический. Пока Анжела гостила в доме своей старой няньки, пошел настоящий снег, он шел в течение часа или около того, а затем прекратился, и когда девушка открыла дверь, оказалось, что туман восстановил свое господство, и теперь снег тает.
— Ну, мисс, поспешите-ка домой, иначе будет совсем темно. Не пройтись ли мне немного с вами?
— Нет, спасибо, Пиготт. Я не боюсь темноты и знаю все тропинки в этих краях. Спокойной ночи, моя дорогая.
Мрачность этого вечера угнетала ее, и девушка решила пойти навестить мистера Фрейзера, вместо того чтобы сразу вернуться в свой одинокий дом. Решив так и свернув с главной дороги, которая шла через Рютем, Братем и Айлворт в Роксем, Анжела свернула на узкую проселочную дорогу, ведущую к берегу озера. Едва она это сделала, как услышала приглушенный топот копыт быстро бегущей лошади, сопровождаемый слабым скрипом колес экипажа по снегу. Когда она машинально обернулась, чтобы посмотреть, кто это так быстро едет, порыв ветра разогнал клочья тумана, и девушка увидела великолепного чистокровного рысака, влекущего за собой открытую коляску со скоростью по меньшей мере миль двенадцать в час. Но, каким бы быстрым ни был конский шаг, Анжела сразу узнала леди Беллами, закутанную в меха; ее смуглое суровое лицо смотрело прямо перед собой, как будто даже туман не мог быть помехой ее зрению. В следующую секунду темнота сомкнулась за коляской, и звук копыт стал удаляться в направлении Айлворта.
Анжела вздрогнула; темный и без того вечер, казалось, стал для нее еще темнее.
— Значит, она вернулась, — прошептала девушка. — Я чувствовала, что она вернулась. Она заставляет меня испытывать ужас…
Продолжая свой путь, она подошла к тому месту, где дорога раздваивалась: одна тропинка вела к узкому мостику с перилами, перекинутому через ручей, питавший озеро, а другая — к каменным ступеням, спустившись по которым на тропинку с другой стороны, можно было срезать путь к дому священника. Мост и каменные ступени были не более чем в двадцати ярдах от нее, но Анжела была так поглощена своими мыслями и тем, как не споткнуться на камнях, что не заметила маленького человечка в красном плаще, который стоял, облокотившись на перила, и, по-видимому, о чем-то размышлял. Человечек, однако, заметил ее, потому что сильно вздрогнул и, по-видимому, хотел окликнуть ее, но передумал. Это был сэр Джон Беллами.
— Пожалуй, лучше не привлекать ее внимания, Джон, — пробормотал он, обращаясь к своему отражению в воде. — В конце концов, будет лучше, если мы позволим всему идти своим чередом, залезая пальцами в огонь и не связывая себя никакими обязательствами, не так ли, Джон? Так мы поймаем их в ловушку еще более надежно. Если бы ты предупредил девушку сейчас, то всего лишь разоблачил бы их; если ты подождешь, пока он женится на ней, ты полностью уничтожишь их с помощью молодого Хейгема. Возможно, к тому времени ты уже заполучишь те компрометирующие письма, Джон, и сделаешь еще кое-какие приготовления, а уж тогда сможешь вкусить всю сладость мести в полной мере, не довольствуясь ее крохами, словно нищий. Но ты, видимо, беспокоишься о девушке… А, Джон? Ах! Ты всегда был жалким слюнтяем, но подави же теперь свою склонность, откажись удовлетворить ее! Если ты это сделаешь, то испортишь всю игру. Девушка должна рискнуть… О! Разумеется, девушка должна рискнуть… Но все равно, Джон, тебе ее очень жаль, очень. Идем, идем, тебе пора домой, а то ее светлость и милый Джордж заждались… — И он пошел быстрым шагом, весело напевая куплет какой-то шуточной песенки. Сэр Джон был веселым маленьким человечком.
Через некоторое время Анжела добралась до дома священника и застала мистера Фрейзера за чтением.
— О, моя дорогая, что привело вас сюда? Какая унылая нынче ночь!
— Да, ужасно сыро и одиноко; люди похожи на призраков в тумане, и голоса их звучат так глухо. Подходящий вечер для того, чтобы злые твари вернулись домой, — и Анжела невесело рассмеялась.
— Что вы имеете в виду? — спросил он, бросив быстрый взгляд на ее лицо, на котором застыло выражение нервного беспокойства.
— Я имею в виду, что леди Беллами вернулась домой; разве она не воплощенное зло?
— Тише, Анжела, не нужно так говорить. Вы слишком взволнованы, дорогая. Почему вы называете ее злом?
— Не знаю… Вы когда-нибудь обращали на нее внимание? Разве вы никогда не замечали, как она ползет, подкрадывается, как тигр к добыче? Посмотрите на ее смуглое лицо, и вы увидите, как плохие, злые мысли выглядывают из ее глаз, как большие черные зрачки расширяются, а затем сужаются, становясь не больше булавочной головки… о, вы сразу поймете, что она злая и делает злое дело.
— Дорогая моя, дорогая моя, вы расстроены, поэтому так и говорите.