– Этан преувеличивает. Уток я просто немножко недолюбливаю. Живых в том числе.
– Ага, – с готовностью поддакнул плотник, – а у жареных уток даже запаха не выносит.
– Да уйди же ты! – едва слышно прошипела я, зыркнув яростным взглядом, хотя вряд ли он сумел в темноте оценить волшебную мощь женской злости. – Проклятие, нам срочно нужно купить магические камни!
Я развернулась и, подхватив гостя под локоть, утянула обратно в кухню.
– Испробуем цикорий?
Совесть Этан забыл, видимо, на стройке или просто давно не вытаскивал из гардероба и не примерял. Нахал не подумал оставить нас наедине, а начал готовить ужин. С непроницаемым видом принялся взбалтывать в миске куриные яйца и раскаливать на очаге сковороду. Нам с Фредом оставалось только мучительно терпеть: гость пытался запить голод перекипевшим цикорием, а я заесть шоколадом с ликером. Безусловно, шоколад из королевской кондитерской был хорош, но когда яичная болтанка яростно зашипела на сливочном масле и по кухне распространился аппетитный запах, я чуть не захлебнулась слюной. Подозреваю, что Фред тоже.
– Как напиток? – попыталась отвлечься я от голодных мыслей, хотя в уме-то невольно гадала, будет ли большой наглостью выставить гостя, а потом отнять у квартиранта половину ужина.
– Кардамон немножко островат, – признался Фред.
– Островат? – удивилась я и прихлебнула из кружки. От крошечного глотка показалось, будто язык и десны обожгло, хотя питье давно остыло.
Лавочник кашлянул в кулак, потер шею, попытался прочистить горло. Губы его вдруг начались надуваться, словно изнутри кто-то накачивал воздух. Никогда такого не видела!
– У меня такое чувство, как будто я съел ложку жгучего перца, – признался он.
– Перец? Божечки! У тебя же аллергия на перец!
Вскочив из-за стола, я бросилась к банке с кардамоном и, попробовав пряность на вкус, принялась отплевываться. Вместо восточной специи внутрь кто-то засыпал пряный жгучий перец от нового поставщика, с такой остротой, что к нему приложили длинную инструкцию и посоветовали не добавлять в еду больше трети унции. А я-то думала, что кардамон старый попался, поэтому пах по-иному…
– Фреда отравила? – чуть слышно пошутил Этан.
Секундой позже раздался тяжелый грохот и звон разбитой посуды. Мы резко оглянулись к обеденному столу, но лавочника там не было. Он без сознания валялся на полу.
– Похоже на то, – ошеломленно кивнула я.
Терять время на то, чтобы привезти целителя в лавку, мы побоялись. Кое-как заставили Фреда выхлебать горькую настойку из лавра, помогающую при аллергии, и поволокли в городскую лечебницу. К несчастью, в узкой торговой улочке было невозможно найти извозчика. Подозрительно хрипящего врага Этану пришлось взвалить на спину и тащить на проспект, где обычно дожидались клиентов наемные экипажи. В расстегнутом пальто я семенила следом и от страха не чувствовала холода. Ноги Фреда безвольно волочились по брусчатке, и в голову почему-то лезли совершенно идиотские мысли о том, насколько сильно исцарапались мыски туфель.
Забраться в салон экипажа с грузом на закорках оказалось тяжело. Этан перевалил лавочника в проход. Фред плюхнулся спиной, глухо стукнувшись затылком о пол.
– Надеюсь, у него крепкий череп, – пробормотала я, помогая плотнику посадить болезного на скамью. Бедняга лавочник, походивший на безвольный куль, все время сползал. Я была вынуждена подпереть его плечом, чтобы сидел ровно, как болванчик, но едва экипаж тронулся, как он с размаху уткнулся носом мне в колени и принялся кряхтеть, словно собирался отдать концы.
– Не покидай меня, – себе под нос пробормотала я.
– Мне неудобно, – снова зашептал он.
Ответить было нечего, разве что с сожалением мягко похлопать страдальца по голове. Возвращать Фреда обратно в вертикальное положение было страшно. Скрюченный в неудобной позе, он всю дорогу сопел в мои юбки.
– Этан, – тихо позвала я, – сколько дают за непредумышленное?
– Если ты расскажешь судье о свидании на постоялом дворе, то тебя оправдают, – отозвался он вместо того, чтобы уверить, мол, не переживай, Александра Колфилд, Фред выживет и по-прежнему будет с радостью прибегать на твою кухню в надежде, что его еще раз напоят или накормят чем-нибудь убийственным.
– Тьфу на тебя! – буркнула я.
– Холодно сегодня, – буркнул Этан, застегиваясь на все пуговицы.
– Угу, – печально отозвалась я, запахивая полы пальто, и тут до меня дошло, что бедняга Оутис прижимался щекой к моим коленям не только обутый в одну туфлю, но еще и без верхней одежды. Мы так всполошились, что забыли его одеть! Другими словами, никто не гарантировал, что если он выживет после аллергического приступа, то не умрет от лихорадки.
Тут я заметила, что одна ступня у Фреда голая. Пока мы его заталкивали в экипаж, то потеряли туфлю с носком.
– Светлый божечка, меня точно посадят, – пожаловалась я в пустоту. От страха за жизнь верного кавалера (ну и за свою свободу) к горлу подступил комок горьких слез.
– Не бойся, Алекса, мы будем носить тебе в исправительный дом передачки, – не придумал лучшего способа поддержать страдающую домовладелицу Этан.
– Эй, господин Гровер! – рявкнула я. – Ты вообще сейчас лучше не делаешь!
– Я просто с тобой честен.
– Ты выбрал для честности неудачный момент!
Наконец за окнами появилось здание лечебницы, по виду совершенно вымершее, и мы начали выгружаться. Этан снова взвалил Фреда на спину. Я попрыгала вокруг и подхватила разутую ногу, чтобы не волочилась по брусчатке. Неповоротливым омнибусом мы устремились к дверям лечебницы. Нога почему-то оказалась очень увесистой, все время хотела выпасть из рук. В глубине души даже стало жаль плотника. Ведь если часть Фреда была настолько тяжелая, то каким же неподъемным был целый Фред?
Мы ворвались в приемный покой, где за столом спокойно подремывала санитарка, и Этан прохрипел:
– Человек умирает!
Секундой позже он рухнул как подкошенный под тяжестью ноши. Сама не знаю почему, но ногу лавочника я не выпустила, так что следом кувыркнулась на ледяной пол и сильно ударилась плечом. Откатилась, тряхнула головой, пытаясь прийти в себя.
– Какой из них умирает? – обратилась ко мне санитарка, выскочившая из-за стола.
– Уже оба, – промычал снизу вжатый в каменные плитки Этан.
Все пациенты городской лечебницы лежали в огромном холодном зале с пожелтевшими от влажности стенами. Койки были разделены ширмами из белых простыней, отчего возникало обманчивое впечатление, будто каждый больной отдыхал в отдельной палате. В широком проходе посреди помещения стояла раскаленная жестяная печка.
Фреда уложили на кровать поближе к источнику тепла и задернули занавески. Пока санитарка втирала Этану в сорванную поясницу обезболивающую мазь, пахнущую так ядрено, что даже у меня потекли слезы, лавочника приводили в чувство. Я уже думала помолиться светлому богу за здоровье Фреда и за то, чтобы меня не приговорили к каторге, а просто отправили в исправительный дом, как принесли большой шприц, наполненный подозрительной розоватой жидкостью.