Дела человеческие - читать онлайн книгу. Автор: Карин Тюиль cтр.№ 54

– Ты преувеличиваешь… Никто не требует разрыва отношений – только уважения к женщинам и более справедливого распределения власти.

– Когда чувствуешь, что тебя кто-то подавляет, неплохо бы научиться освобождаться самостоятельно.

– Тебе легко говорить, а нам что делать? Скажи…

– Быть твердыми, говорить «нет».

– Ты прекрасно знаешь, что это не всегда возможно.

– Хватит строить из себя обиженных! За свою карьеру я их столько повидал, этих девиц, которые, карабкаясь наверх, использовали мужчин как трамплин и залезали к ним в постель, хотя никто им не угрожал! А теперь те же самые особы в соцсетях стучат на тех, кого именуют свиньями. Меня тошнит от их лицемерия.

– Они понимали, что ничего не добьются, если не прогнутся, так что это была скрытая угроза.

– Хватит уже нести чушь про мужское доминирование…

Китри рассмеялась, держа на руках свернувшуюся клубочком малышку.

– А в нашей паре кто все решает?

– Ты, а кто же еще? Ты! Китри, я делаю все, как ты хочешь! Все!

Китри встала, посадила дочку Жану на руки.

– Вообще-то я никогда не рассматривал отношения между мужчиной и женщиной сквозь призму насилия, – продолжал он, прижимая к себе Аниту. – Я никогда не принуждал женщину спать со мной, никогда.

– Все гораздо сложнее, чем тебе представляется.

– Тебе не кажется, что она перегнула палку, эта Мила Визман? Возможно, в итоге она хочет только одного: немного славы. Ну, допустим, Алекса слегка занесло, что-то его толкнуло, но она ведь пошла за ним в ту пристройку, разве нет? По-моему, если девушка идет со мной в укромное местечко, то вряд ли для того, чтобы просто поговорить…

Китри внезапно застыла на месте:

– Погоди. Я понимаю, что ты хочешь спасти своего сына, но представь себе, что однажды твоя дочь придет к тебе в слезах и скажет, что какой-то мужчина ее изнасиловал. Что ты сделаешь?

Жан дернулся, а потом, поцеловав девочку в макушку, холодно произнес:

– Я его убью.

Спустя несколько часов после выступления на процессе Жан Фарель получил от Баллара смс, коим тот уведомлял его, что «Устный экзамен» в ближайшее время выходить не будет, а сам он должен покинуть канал. «Ну вот, спустя два года Баллар все же добился своего». Жан торопливо оделся, прыгнул в такси и менее чем через полчаса уже сидел у кабинета программного директора. Он прождал уже около десяти минут, когда секретарша подошла к нему и сообщила, что месье Баллар не может его принять. Фарель отстранил ее и ворвался в кабинет, секретарша трусила за ним по пятам. Баллар сидел за столом, прижав к уху телефон.

– Воспитанные люди, прежде чем войти, обычно стучат в дверь, – заметил Баллар и нажал на отбой.

– Приличные люди, увольняя человека с тридцатилетним стажем, не уведомляют его об этом по смс.

– Браво, во всем вы номер один, но сейчас я не могу вас принять, Жан, я жду важного звонка.

– Нет, вы уделите мне пять минут своего времени.

Баллар взглянул на часы и знаком пригласил Фареля садиться.

– Вы не имеете права закрывать мою программу.

– Мне очень жаль, но после того, что произошло, вы не сможете больше работать на нашем канале.

– А что произошло?

– После ваших непристойных высказываний… Вам недостаточно того, что ваш сын предстал перед судом?

– Вам знакомо словосочетание «презумпция невиновности»? Кроме того, мне не в чем себя упрекнуть, лично я никогда не пользовался своей властью, чтобы получить сексуальное вознаграждение.

– Мне не нравятся ваши намеки, Фарель. Я знаю, это непросто, но я не могу держать на канале человека, преуменьшающего тяжесть сексуального насилия над женщинами, тем более что ваш сын обвиняется в изнасиловании.

– Значит, вы все-таки нашли способ меня уволить? И вы полагаете, что на сей раз причина основательная? Вы уже выставили за дверь всех ведущих старше шестидесяти пяти лет, несмотря на петиции телезрителей…

– Действительно, на телевидении до сих пор были в основном белые мужчины за пятьдесят, но публика жаждет перемен: она хочет видеть молодежь, женщин, людей разного происхождения…

– Даже в моем возрасте мне есть что предложить телезрителям. Много лет подряд меня выбирали самым популярным человеком среди французов, и вам это известно…

– Жан, отстраняя вас, я вас защищаю.

– Это заговор, устроенный специально для того, чтобы от меня избавиться. Используя моего сына, целятся в меня.

– Надеюсь, вы не станете развивать теорию заговора – только не вы…

– Слишком многие метят на мое место… и не меньше тех, кто хочет заставить меня заплатить за дружеские связи с прежним президентом.

– Что за бред! Чем выше рейтинг у программы, тем более она защищена, таково правило. Ваши рейтинги не обеспечивают вам неприкосновенность, вот и все, таковы законы рынка.

– Вы прекрасно знаете, что это не так… Порой хватает телефонного звонка, чтобы человек все потерял.

– Я вам уже сказал: мне не нравятся ваши намеки.

Фарель достал из кармана записную книжку. Он стал вызывающе ею размахивать, словно пачкой банкнот. Его самоуверенность дала трещину.

– О, я тоже знаю, как устроена система. Видите? Это труд всей моей жизни. Один звонок – и с вами будет покончено.

– А теперь еще и шантаж? За год вы потеряли семьсот тысяч зрителей – такова реальность! Взгляните на себя: мумия, да и только. Жан, уходите на пенсию, запишитесь на гольф, бридж, еще какие-нибудь игры, соответствующие вашем возрасту… Уходите и не возвращайтесь.

Жан застыл на месте, оцепенев от жестокой отповеди Баллара. Еле удержался, чтобы не вцепиться ему в горло. Будь у него нож, он выколол бы ему глаза, чтобы он не мог больше смотреть дебильные программы, которые предлагали ему продюсеры. Жан шагнул к Баллару.

– Вы помните, что сказал Черчилль, когда весь мир приветствовал дипломатическую победу Чемберлена пятого октября тридцать восьмого года ^[31]? Вам следовало бы поразмыслить над его словами: «Не думайте, что это конец. Это только начало грядущей расплаты».

Председатель суда заявила, что получила письмо от человека, утверждающего, будто он был свидетелем деяния, которое рассматривается на данном процессе. Он готов дать показания. Этот театральный эффект придал суду зловещую окраску: адвокаты и присяжные напряглись.