В представлении Мэрилин Сьюзен либо осталась цела и невредима, либо сгорела без следа. Любой промежуточный вариант был невыносим, поскольку Сьюзен была красавицей, творением рук самой Мэрилин. Погоня Мэрилин за красотой позволила ей вылезти из дыры, из убогой лачуги, где жила их семья, в которой было семеро детей и двое из них уже успели спиться к тому времени, когда Мэрилин начала помнить себя. Члены ее семьи имели красивую внешность, но на самом деле это были люди, не боящиеся Бога, безнравственные, бескультурные и в большинстве своем безграмотные. У них не было никаких моральных принципов, но было много оружия. Мэрилин сбежала из своего свинарника, когда ей было шестнадцать. Она была беременна от одного из своих братьев, и после четырнадцатичасового пешего перехода до Макминвилля у нее случился выкидыш в туалете молочного кафе. Заплатив один из трех долларов, которые она стащила из футляра отцовского ружья, она взяла банановое мороженое и зачарованно уставилась на красную пластмассовую ложечку в нем, которую давали бесплатно. На два оставшихся доллара она купила тональный крем, чтобы хоть как-то загримировать свое заплаканное с синяками лицо. Из города она выбиралась на попутке, ее подобрал Дюран, торговавший дренажными трубами. Почти сразу же Дюран попросил ее выйти за него замуж, и Мэрилин согласилась, потому что ничего иного ей не оставалось. Кроме того, Дюран был человеком обходительным, он не будил ее среди ночи и не наваливался тяжелым, потным телом. И в самом деле, за исключением первых нескольких раз, когда и была зачата Сьюзен, Дюран не особенно ее беспокоил, и это было хорошо. Любовь Дюрана больше походила на поклонение, и он настоял на том, чтобы Мэрилин максимально пользовалась тем, чем обладает. Но в то же время, будучи прагматиком, Дюран убедил ее получить еще и другую профессию, не связанную с красотой. С этой целью он записал Мэрилин на дневные курсы косметологии и на вечерние курсы машинописи и делопроизводства, чтобы она получила двойное образование. Мэрилин впитывала все эти знания, как ватный шарик.
После рождения Сьюзен Дюран настоял на том, чтобы Мэрилин продолжила свое обучение, в результате чего она поднялась до статуса помощника юриста.
– Мэрилин, пожалуйста, прекрати болтать и посмотри на эту женщину в телевизоре.
– Я уже устала на нее смотреть.
– Ничего, это нетрудно. Просто смотри и все.
Дюран был убежден, что женщина должна говорить так, как говорят дикторши телевидения, и он заставлял Мэрилин подражать им.
– Дьюрри, зачем ты заставляешь меня учиться всей это чепухе?
– Потому, Мэрилин, ты ведь знаешь, что я не всегда буду рядом, и, пожалуйста, перестань говорить как дерёвня.
– Что ты хочешь сказать: «не всегда буду рядом»? И, кстати, не дерёвня, а деревня, и, пожалуйста, не называй меня деревней.
– Я должен знать, что ты сможешь продержаться и сама, сможешь жить самостоятельно. Жизнь – тяжелая штука. Надо учиться.
– А когда я останусь одна?
– Когда тебе исполнится двадцать один.
– А что потом, Дьюрри?
Но Дюран не ответил. Он покинул ее, как и обещал, и Мэрилин восприняла это спокойно. Тем более что она никому про него никогда не рассказывала, потому что друзьями она не обзаводилась, а все связи со своей семьей порвала безвозвратно.
Но когда дверь за Дюраном захлопнулась, Мэрилин почувствовала такую болезненную и жуткую пустоту в своей жизни, какую чувствует пень, оставшийся без ствола, который только что срубили. И именно в этот момент ее охватил энтузиазм – отныне Сьюзен предстояло вступить в мир конкурсов красоты.
Первая косметологическая заповедь, которую Мэрилин усвоила на курсах косметологии, заключалась в том, что те черты, которые люди считают красивым, свидетельствуют о плодовитости.
– Большие титьки означают много молока, девочки, – говорили ей на курсах, – и всем об этом известно. Блестящие волосы означают здоровые фоликулы, а наши яйцеклетки, девочки, появляются из фоликул так же, как наши волосы и ногти. Поэтому будем прихорашиваться и чистить перышки.
Мэрилин хорошо усвоила эту заповедь и неуклонно ей следовала: покупала бюстгальтеры, увеличивающие объем груди, румяна, глубокие декольте, красящие шампуни и, дабы возместить урон, наносимый временем, делала силиконовые инъекции, позволяющие вернуть здоровый вид дряблому лицу. Но инъекции пошли в ход только через много лет после того, как в ее жизнь вошел Дон Колгейт – кряжистый лесоруб из Худ-ривера. Он был просто без ума от красавицы, которая работала в настоящей юридической конторе, и от дочки, похожей на китайскую фарфоровую статуэтку на камине его бабушки.
После свадьбы Дон настоял на том, чтобы Мэрилин бросила работу, что она и сделала. Она, конечно, считала его образ мыслей старомодным, но, во всяком случае, это предполагало, что Дон не покинет ее, как Дюран.
Завоеваевав сердце Дона Колгейта, Мэрилин окончательно убедилась в том, что плодовитость и наглядно доказанная способность рожать красивых детей являются необходимым условием ее привлекательности и смыслом ее существования. Но затем проблемы возникли с Доном и его плодовитостью. Его сперматозоиды были либо окончательно мертвы, либо ленивы, либо глупы, либо перегрелись на солнце, так что зачать им с Мэрилин больше никак не удавалось. По мере того как его бесплодие становилось все более очевидным, он все больше пил, а число конкурсов, в которых участвовала Сьюзен, все увеличивалось. Число кроличьих клеток тоже росло, и жили они всегда не в доме, а в прицепе, поскольку Дон на его лесопилке не получал повышения.
Мэрилин посчитала, что может направить в конкурсное русло свой ум – ум, который, она была убеждена, унаследовала и Сьюзен. Другие конкурсантки визжали, хныкали или разыгрывали из себя принцесс, Сьюзен же сидела, как ястреб на фонарном столбе автострады, высматривающий, когда собьют для него добычу, она наблюдала и училась у других. Сьюзен чаще всего побеждала и довольно скоро избавила Мэрилин от необходимости свежевать своих кроликов.
Дон как-то сказал, что косметика и наряды, в которые Мэрилин наряжает Сьюзен, дешевые и блядские. Мэрилин ответила Дону, что когда-то читала, что в Китае девочки рожают уже в девять лет, «поэтому, если девочки могут заводить детей так рано, то нет ничего дурного в том, чтобы выставлять напоказ эту способность».
– Это безнравственно, вот что я тебе скажу, Мэрилин.
– Остынь, Дон. И не надо мне тут морали читать.
– Мэрилин, девятилетние девочки не носят туфли на шпильках, какие носят бабы в ночных кабаках.
– Не будь таким грубым. Это всего лишь вечерние туфли.
– А я-то думал, что в горах народ поумнее.
Когда речь заходила о нравственности, Мэрилин замолкала, хотя и ненадолго. Толковать о нравственности ни в коем случае не означало быть нравственным. Она выросла в свинарнике, и у нее не было представлений об этике. Правда, иногда по ночам она с беспокойством размышляла о том, что грехи родителей могут пасть на детей, что ее собственное грубое воспитание возобладает над ангельскими манерами Сьюзен. Но она никогда не высказывала эти мысли вслух. Наоборот, к примеру, она сказала Дону, что нравственность – это то, что в определенное время позволяет достичь цели.