Салихат - читать онлайн книгу. Автор: Наталья Елецкая cтр.№ 28

– У Заиры старший брат есть, Иршад, ему жена нужна. Вот и решили они обмен сделать: я ухожу женой к Иршаду, а Заира – женой к Нурулле. И никто выкуп не платит. Выгодное дело, так отец сказал. – Генже уже не плачет, она просто всхлипывает без слез, видно, все вытекли.

Я слыхала про этот обычай: раньше такое случалось не только в сельских семьях, но и в городских. Семьи роднились сразу по сыну и дочери, и без всякого выкупа. Свадьбу тоже делали общую, чтобы не тратить лишнее на угощения. Но того, что это может случиться в нашем селе да с моей подругой, я никак не ожидала. Остается только дивиться и жалеть Генже.

– И что, дело совсем решенное?

Подруга прижимает руки к распухшему от слез лицу.

– Никах через две недели.

– Вай! Совсем как со мной было…

– Меня, должно быть, больше из дома не выпустят. – Голос Генже звучит глухо из-под прижатых ладоней. – Мать еле-еле к тебе отпустила, умоляла ее чуть не на коленях. За водой теперь младшие сестры ходят. Отец велел делом заниматься, я шью с утра до вечера, все пальцы иголкой исколола, глаза от слез ничего не видят… Иршад украшения прислал, столько золота мне вовек не сносить! Его мать свадебный наряд дарит, а мы для Заиры все покупаем. Фаттаху отец отказал, когда договорился с семьей Иршада. Я, как узнала, сразу на родник пошла, но Фаттаха там не было. И другой раз не было, а потом отец запретил из дому даже шаг сделать. Видимо, боится, что я убегу, как Мина. А куда бежать-то? Ведь совсем некуда!

Я обнимаю Генже, она прижимается ко мне и всхлипывает. Вспоминаю, как сама узнала от отца о скором замужестве, и как мне тогда было страшно. Только Генже хуже моего: она-то надеялась стать женой Фаттаха, да к тому же ей теперь придется уехать в другое село. Словно читая мои мысли, Генже стонет:

– Не хочу за Иршада, не хочу уезжать! Я Фаттаха люблю, уже и Фируза-апа приходила меня сватать, почему не могу быть с ним, Салихат, скажи, почему?

– Ты знаешь наши нравы, Генже. Девушка не может любить до свадьбы. Она мужа своего должна любить после никаха. А раньше – никак. Если кто услышит твои слова, плохо будет.

– И пусть, пусть мне будет плохо. Может, тогда этот Иршад от меня откажется. И откуда только шайтан его принес!

– Да ты видела его? Может, он красивый, как мой Джамалутдин. Может, полюбишь его?

– Нет, не видела и не полюблю, – упрямо отвечает Генже. – Даже пусть писаный красавец, только я всегда о Фаттахе мечтать буду.

– Так свадьба будет здесь или в доме Иршада? – Я увожу Генже от нечестивых мыслей, которые ей только во вред, незачем выставлять себя перед семьей жениха такой развратной.

– Ай, не знаю. – Подруга мрачнеет. – Ничего отец не говорит. Он вообще перестал со мной разговаривать и матери запретил. Но обе свадьбы в один день, это точно. Наш-то домик совсем маленький, где столько гостей вместить? У родителей Иршада, я слыхала, дом куда больше.

– Значит, там будет свадьба. – Я вздыхаю.

Если бы в нашем селе, Джамалутдин отпустил бы меня. А до соседнего пешком больше часа пути. Муж не позволит отлучиться из дому надолго, да я и сама не смогу оставить сынишку. Мы с Генже смотрим друг на друга и обе понимаем: меня на ее свадьбе не будет. Так же, как и Мины.

Генже снова готова заплакать, но в этот момент появляется Расима-апа. Странно, что она смогла продержаться так долго. Размахивая руками, тетка Джамалутдина кричит, что Джаббар уже надорвался в своей люльке, а я тут сижу и прохлаждаюсь, что никто мою работу делать не собирается, и как все это понравится моему мужу. На Генже она даже не смотрит, будто той совсем нет. Генже сразу собирается, испуганно глядя то на меня, то на покрасневшую от гнева Расиму-апа. Я провожаю подругу до входной двери, и мы крепко обнимаемся, как когда-то с Дилярой, на прощание. Свидимся ли снова? Не хочу загадывать. Жизнь – она такая непредсказуемая.

На этот раз мужчины не задерживаются надолго – возвращаются на следующий вечер после прихода Генже. Я укачивала Джаббара и не видела, как Джамалутдин и его сыновья шли через двор и заходили в дом, – услышала их голоса, когда они уже были в передней. Джаббар только-только уснул, и я побоялась сразу класть его в колыбельку, решила еще поносить на руках. Открылась дверь, и в темную от вечерних сумерек спальню вошел Джамалутдин – в дорожной одежде, обросший щетиной и с осунувшимся от усталости лицом.

Я радостно улыбаюсь ему и показываю глазами на малыша. Он кивает и терпеливо ждет, прикрыв дверь в коридор, чтобы оттуда не доносились никакие звуки. Не утерпев, кладу сына в колыбельку и неловко обнимаю мужа. Я так и не привыкла без смущения проявлять к нему нежность, даже наедине. Джамалутдин зарывается губами в мои волосы (платок я снимаю, когда кормлю или качаю ребенка). От него пахнет привычными запахами: дымом костра, бензином и дальней дорогой. Я слегка отстраняюсь, чтобы шепотом выразить свою радость по случаю его благополучного возвращения, но Джаббар начинает хныкать, и Джамалутдин выходит из спальни.

Расстроенная, снова начинаю укачивать Джаббарика. У него после обеда болел животик, поэтому сейчас он хмурится и хнычет, никак не желая меня отпускать. Мне хочется к мужу, но я терпеливо качаю колыбель, пока малыш наконец не засыпает крепким сном. Тогда я на цыпочках выхожу в коридор, оставив включенной лампу с накинутым на абажур платком.

Не дойдя нескольких шагов до комнаты Джамалутдина, сталкиваюсь с Расимой-апа. По тому, как она на меня посмотрела, понятно, к кому она приходила и зачем. Помедлив минуту, поворачиваю ручку двери и вхожу.

Джамалутдин стоит у окна, заложив руки за спину, и глядит на темное, усыпанное звездами небо. Он успел переодеться в домашнее. На низком столике, за которым Джамалутдин обычно пьет чай, сидя прямо на полу, стоит поднос с ужином. Муж поворачивается на звук отворившейся двери и молча смотрит на меня, потом вздыхает и жестом велит подойти ближе.

Я подхожу, опустив голову и затаив дыхание, чувствуя, что Джамалутдин разгневан. Он прячет свой гнев под маской спокойствия, но мне от этого только хуже становится. Уж лучше бы кричал и грозил всеми карами небесными, хотя я толком не понимаю, в чем провинилась.

– Садись, – отрывисто говорит он, и я послушно опускаюсь на одну из жестких циновок, которые во множестве разбросаны вокруг столика.

Джамалутдин садится рядом, разламывает теплую лепешку на две части и жадно вгрызается в белую мякоть зубами. Он утоляет голод так же неистово, как берет меня по ночам, думаю я и при этой мысли краснею, еще ниже опустив голову. Съев лепешку и выпив стакан чая, Джамалутдин говорит:

– Твой отец на днях приходил?

– Да, – тихо отвечаю я, начиная понимать, в чем причина его недовольства.

– Расима-апа говорит, он кричал. Это правда?

Муж внимательно смотрит, и я вдруг понимаю: он гневается не на меня. На моего отца.

– Кричал, но это…

– Подожди! – Джамалутдин слегка повышает голос. – Сейчас я спрашиваю. А ты отвечаешь, оставив свои мысли при себе.