Когда слезы иссякли и дыхание Киры выровнялась, Фалькони отпустил ее. Она смущенно утерла глаза.
– Извини, – сказала она.
Фалькони отмахнулся от извинений и встал. Двигаясь так, словно у него болели все кости, он пробрел через камбуз. Кира смотрела ему вслед: вот он включает чайник, заваривает две кружки челла, несет их обратно.
– Осторожно, – посоветовал он, передавая одну кружку ей.
– Спасибо. – Кира обхватила рукой горячую кружку, вдохнула пар, наслаждаясь его запахом.
Фалькони сел, провел большим пальцем по краю своей кружки, ловя капельку жидкости.
– Перед тем как купить «Рогатку», я работал на «Ханзо Тенсегрити». Это крупная страховая компания в Солнечной системе и за ее пределами.
– Продавал страховки? – В такое Кире нелегко было поверить.
– Меня наняли проверять претензии шахтеров, акционеров, фрилансеров и так далее. Беда в том, что компания вовсе не хотела, чтобы мы что-то проверяли. Нашей задачей было запугать истцов, чтобы они отказались от выплат. – Он пожал плечами. – Долго я на такой работе не выдержал, ушел. Не в том суть. Один страховой случай, который мне пришлось разбирать, – парнишка…
– Парнишка?
– Это целая история. Слушай. Парнишка жил на кольцевой станции у Рубежа Фарруджии. Его отец работал в ремонтной бригаде, и мальчик каждый день ходил на работу вместе с отцом, чистил и проверял скафандры всей бригады. – Фалькони поймал каплю воды и стряхнул ее с кружки. – Неоплачиваемая работа, разумеется. Просто чтоб у паренька было занятие, пока его отец трудится.
– А матери у него не было? – спросила Кира.
Фалькони покачал головой:
– Другого родителя не было. Ни матери, ни мачехи, ни бабушек-дедушек, даже брата или сестры не было. Только мальчик и его отец. И мальчик каждый день чистил скафандры, проверял их, выкладывал в ряд, проводил полную диагностику перед тем, как ремонтная бригада отправлялась латать корпус станции.
– И что случилось?
Взгляд Фалькони обжигал.
– Один из парней – в бригаде были только парни – терпеть не мог, чтобы кто-то трогал его скафандр. Его это нервировало, так он говорил. Велел мальчику отвалить. Но правила-то ясны: все снаряжение, включая скафандры, проверяют минимум два человека. Так что отец мальчика велел ему не обращать внимания на придурка и делать все по-прежнему.
– Но мальчик не послушался.
– Не послушался. Он был совсем ребенок. Придурок убедил его, что так будет нормально. Он сам – придурок то есть – будет проводить всю диагностику.
– А сам не стал, – пробормотала Кира.
– Не стал. И однажды – бах! Мистер Придурок зацепился скафандром, слабый шов разошелся, и мистер Придурок погиб страшной, мучительной смертью. – Фалькони придвинулся ближе. – И кто в этом виноват?
– Сам придурок, разумеется.
– Возможно. Но правила ясны, а мальчик их нарушил. Не отступи он от правил, тот человек остался бы жив.
– Но он же совсем ребенок, – запротестовала Кира.
– И это верно.
– Значит, отвечать должен отец.
Фалькон пожал плечами:
– Может быть. – Он подул на челл и отпил глоток. – Но выяснилось, что причина в производителе. Скафандры были дефектные, со временем и все остальные тоже отказали бы. Пришлось заменять всю партию.
– Не понимаю.
– Иногда, – сказал Фалькони, – дерьмо случается само собой, и ничего тут не поделаешь. – Он посмотрел на нее. – И никто не виноват. Или все виноваты.
Кира задумалась над его рассказом, пытаясь найти в нем зерно истины. Она знала: Фалькони хотел таким образом показать, что понимает ее и даже отпускает ей грехи, и она была благодарна за это. И все же этого было недостаточно, чтобы унять сердечную боль.
Она сказала:
– Мальчик наверняка все равно чувствовал себя виноватым.
Фалькони наклонил голову:
– Разумеется. Думаю, так оно и было. Но нельзя допустить, чтобы такого рода вина сожрала всю твою жизнь.
– Почему же нельзя?
– Кира.
Она крепко зажмурилась, но не смогла изгладить из памяти картину – Алан, пронзенный, пригвожденный к ней шипами.
– Случившееся не отменить. Я убила человека, которого любила, Фалькони. Казалось бы, что может быть хуже, но нет: я умудрилась развязать войну – чудовищную межпланетную войну, – и все это моя вина. Как такое исправить?
Фалькони долго молчал. Потом вздохнул и поставил кружку на палубу.
– Мне было девятнадцать…
– Что бы ты ни рассказал, мне от этого легче не станет.
– Слушай внимательно: это уже другая история. – Он повертел кружку за ручку и, видя, что Кира больше не перебивает, продолжал: – Мне было девятнадцать. Родители поручили мне присмотреть за сестрой, а сами отправились в гости. Меньше всего мне хотелось возиться с мелкой, тем более в выходной. Я здорово обозлился, но что поделать? Родители ушли, а я остался.
Фалькони слегка постучал кружкой по палубе.
– Но я не смирился. Сестра была на шесть лет моложе, и я решил, что она может и сама позаботиться о себе. Потихоньку выбрался из дому и пошел гулять с друзьями. Как всегда по субботам. А потом… – Голос Фалькони прервался, он сжимал и разжимал кулаки, словно пытаясь раздавить нечто невидимое. – Взрыв. Пока я добрался до нашей квартиры, стены уже провалились внутрь.
Он покачал головой:
– Я кинулся в огонь за ней, но было слишком поздно. Надышалась дыма… Вот откуда эти шрамы. Выяснилось, что сестренка вздумала готовить и как-то устроила пожар. Будь я с ней, как мне было велено, все бы обошлось.
– В этом ты не можешь быть уверен, – перебила Кира.
Фалькони посмотрел на нее искоса:
– Вот как, не могу?
Он подобрал с палубы колоду, сунул отдельно лежавшие карты в середину и дважды перетасовал.
– Ты не виновата в гибели Алана и всех остальных из твоей команды.
– Я виновата. Я…
– Стоп! – Фалькони ткнул в нее пальцем. – Ты к этому причастна, но это не твоя вина. Ты не принимала сознательное решение убить друзей. Ты точно так же не хотела им смерти, как я не хотел, чтобы умерла моя сестра. А что касается проклятой войны – ты же не всемогуща, Кира! Медузы сами принимали свои решения. И Лига, и даже Утроба. В конечном счете только они и могут отвечать за свои поступки. Так что хватит себя винить.
– Ничего не могу с этим поделать.
– Чушь! Можешь. Но не хочешь. Тебе нравится винить себя. Знаешь почему? – Кира безмолвно покачала головой. – Потому что возникает иллюзия контроля. Из всех жизненных уроков труднее всего усвоить этот: есть вещи, над которыми мы не властны и ничего не можем изменить. – Фалькони приостановился, глаза его твердо блестели. – Винить себя – обычная реакция, но пользы в ней нет. Пока не прекратишь, пока не сумеешь остановиться, ты не излечишься.