Когда полюбил Мечислав?
Мы не знали. Но и лгать друг другу не могли.
И было все.
Мечислав касался меня губами – я ощущала это, но почти не чувствовала своего тела. Казалось, стоит мне отпустить его – и я оторвусь от земли и взлечу. Как ребенок во сне. Казалось – стоит ему оторваться от меня – и наши руки навек разъединятся. И мы не отпускали друг друга. Я что было сил цеплялась за его шею, слизывала крохотные капельки пота, выступившие на медовой коже, стонала от радости и плакала от счастья…
Мечислав впивался губами в меня так, словно хотел навеки оставить свое клеймо. Вытравить его на моей коже – и пусть оно сияет вечно. Чтобы все видели – его женщина. Его собственность. И с моей стороны звучало тихо – я твоя… только твоя… люблю тебя…
И вздохом ветра прилетало:
– Я твой, только твой, люблю тебя…
А потом ласки стали отчаяннее, поцелуи – горячее, и мы перестали думать. Мы могли уже только чувствовать. Только ощущать любимого человека всей поверхностью тела…
И когда не осталось сил сдерживаться, когда разрядом молнии ударил момент радостного безумия – или безумной радости, когда закружился с нами весь мир и мы слились с ним в одно целое – тогда мы словно умерли в один миг от счастья, а потом тут же возродились, словно Адам и Ева, словно первые души на земле, словно единственные люди во всем мире, и окружающий мир вспыхнул фонтанами разноцветных искр… и показалось, что это было, уже было… в день творения?
А потом чернота закрыла собой мир в момент наивысшего наслаждения.
* * *
Валентин вышел из допросной и досадливо поморщился.
Ему было тошно, мерзко и гадко. Ничего омерзительнее пыток он не знал. И знать не хотел.
Только вот сейчас не было выбора.
Эти твари хотели убить Юлю. Убили Константина. Пытались убить ее мать. При этом погибли четверо оборотней. Своих. И плевать, что они были тиграми! Все равно свои! И за них надо взять полную цену!
Эти твари знали, на что шли. Надеялись, что смогут убить и уйти.
Не смогли. Не повезло.
Поделом.
Можно было говорить себе это – и стараться не блевать от отвращения. Но все равно было противно и мерзко. Все равно было тошно. Все равно… поступать так было недостойно человека. И даже зверь внутри корчился от отвращения. Звери в этом отношении благороднее. Они убивают ради еды. Они не пытают. Не мучают. Почему мы говорим – люди, уподобившиеся зверю? Да ни один зверь не дошел еще до человеческой подлости!
Валентин знал, что в данном случае справедливость восстанавливается. Но ему все равно было тошно.
Сидевшая неподалеку в коридоре Даша взглянула на него с надеждой.
– Ну что?
– Есть.
– Расскажешь?
– Да. Только пойдем, я душ приму…
Даша кивнула.
Она видела, что Валентин весь забрызган кровью. Но именно забрызган. Словно стоял неподалеку от пытуемых и задавал вопросы. На палаче потеки крови выглядят по-другому.
Даша знала – Валентину противно так поступать. Он ненавидит боль, ненавидит пытки и мучения. Когда-то она считала это признаком слабости. Теперь – благородством.
Но иногда ни у кого нет выбора.
Никто не заставлял ее братьев и сестер по стае нападать на Юлю, убивать ее родных, они сами приняли такое решение… и сами понесут ответственность за него.
Даша не чувствовала себя предательницей. Хотя и подозревала, что медведи назовут ее именно так.
Но – за что?
Она просто хотела быть рядом с любимым человеком. Это так мало… и так много… Да, ей дали задание сблизиться с Валентином. А она полюбила. И что? В чем она неправа? Если смотреть широко – Мечислав является Князем Города. То есть – полновластным хозяином в своей вотчине. И все вампиры и оборотни города должны быть лояльны к нему. Вот когда был Андрэ, медведи и чихнуть без команды не смели. А сейчас – можно подличать, предавать, убивать? Да?! Просто потому, что тебя не поймают за руку, не схватят, не потащат на пытки… не начнут издеваться просто так, потому что не понравился цвет твоих волос или запах твоих духов… и поэтому можно гадить?
Можно пользоваться чужой мягкостью? Ездить на тех, кто не бьет тебя по морде? Гадить и надеяться остаться безнаказанными?
Можно начать издеваться над слабыми и убивать беззащитных? Да!?
Даша поморщилась.
Когда-то она сказала бы так: «Не можешь защитить себя – сдохни». Сейчас она так сказать не могла. Сейчас она уже говорила как Валентин. «У силы есть только одно право – защищать тех, кто слабее. Защищать, беречь, помогать… стал сильным – подними с колен слабого».
Даша вздохнула. Валентин закрыл дверь комнаты за ней, повернулся и крепко обнял свою подругу. Уткнулся носом в светлые волосы, вдохнул ее запах. Даша крепко сомкнула руки вокруг него и потерлась щекой о сильное плечо.
Она твердо знала – Валентин станет спорить за нее с кем угодно. Может, физически он и не настолько силен, как многие другие. И как вольп – тоже найдутся и покруче. Но сила его духа тоже дорогого стоит.
– Так плохо, родной? – тихо спросила она.
Валентин коротко кивнул.
– Да. Очень плохо.
– Почему?
– Твою Беру до сих пор ломают, – тихо произнес Валентин. Дашу передернуло. Сказано это было таким тоном, что у нее перед глазами вмиг встал кусок корчащегося окровавленного мяса, воющего от боли. Мяса, которое отдаленно сохранило человеческие очертания. И которому не дадут просто так умереть. Нет, не дадут. Еще очень долго.
Мягкость не есть слабость. И в бархатной перчатке может прятаться стальной кулак.
– Она молчит?
– Да. Но от других мы кое-что узнали. Судя по всему, твоя Бера была тесно связана с Елизаветой. Знаешь такую?
– Княгиня Елизавета? Или Элизабетта?
– Так ее тоже называют.
– Однажды я подслушала разговор по телефону. Бера просто пресмыкалась перед ней, называла княгиней Элизабеттой, просила разрешения на приезд… тогда мне было все равно.
– Сейчас с ней работают лучшие ребята Леонида.
Валентин поежился, вспоминая, КАК с ней работают. Раскаленное железо было еще самым мягким из примененных методик.
– И?
– Мы и сами догадывались про Елизавету. Но нам нужно официальное подтверждение. Именно от вашей Беры. Добровольное, в здравом уме, которое она потом сможет повторить перед Советом.
– Так вы с ней будете работать долго.
– Знаю. Но выбора ни у кого нет. Мечислав просил нас…
Даша кивнула. Ей было все понятно. Просьба Мечислава сейчас была равна приказу. Иначе – Елизавета не остановится. Только вот…