– Чего-то ты смурноват, командир, а?
– Что, так уж видно? – фыркнул я.
– Да наблюдается зорким глазом одессита… Ты уж прости, но меня любопытство разобрало: с чего бы вдруг? Вроде бы совершенно не с чего сегодня хмуриться: и сидим хорошо, и хозяюшка твоя, между нами, мужиками, тебе одни улыбочки да многообещающие взгляды шлет, а ты ж не лопух, чтобы этого не понимать. И все равно иногда на чело твое благородное определенно тучка набегает. Не по нраву мне такое настроение у любимого командира. Или тут что-то такое, что мне знать нельзя?
Подумал я, подумал и махнул рукой:
– А, какой тут секрет…
И рассказал ему все кратенько – про сома в Купалинском омуте, про то, как мне хочется его добыть, а добыть, как ни крути, абсолютно нечем. Он думал недолго. Ухмыльнулся:
– Так уж и нечем, командир?
– Ты о чем?
Он ухмыльнулся еще шире:
– Зря я, что ли, тому саперу отличный «парабеллум» отдал? Как душа чуяла, что пригодятся…
Тут до меня дошло. Он недели две назад выменял у сапера за ничем не примечательный, самый обычный «парабеллум» две противотанковые гранаты – по принципу «в хозяйстве и веревочка пригодится». Так они и лежали у нас в самоходке, в штатном боекомплекте не значились, так что их как бы и не существовало. Самому мне видеть не доводилось, но не раз слышал, что наши солдатушки-бравы-ребятушки глушили рыбу «лимонками». Распрекрасно всплывала кверху брюхом, в том числе и довольно крупная. А ежели шарахнуть в Купалинский омут пару противотанковых, а то и одну, тут и сом в человеческий рост пузом вверх всплывет – и тащи его на берег, пока он оглушенный…
Словно прочитав мои мысли, Игорь сказал:
– Как миленький всплывет, будто шарик воздушный. Противотанковая граната – аргумент убедительный, любого сома проймет…
Немного поколебавшись, я сказал:
– Пронять-то проймет… Но выйдет… не по-спортивному как-то, что ли, не совсем по-рыбацки…
– Да я и сам знаю, – сказал он. – Ну а что делать, если иначе его никак не взять? Мне самому жутко интересно взглянуть, каков он из себя и каков на вкус. Я сомов раньше только на картинках видел, у нас в Черном море они не водятся, сугубо речная рыбина… С одной стороны, и в самом деле как-то не по-спортивному, а с другой – может, нам такого шанса больше в жизни не выпадет, сома взять? Вот сожгут нас недель через пару – а на небеси рыбалки уж точно не будет…
– Ты не каркай, не каркай, – сказал я чуточку угрюмо.
– Да я и не каркаю. Просто, сам знаешь, всякое бывает, под костлявой нам еще долго ходить, я полагаю… Я порыбачить люблю, сам знаешь. Только с удочкой не сидел ни разу – у нас в Одессе с ними исключительно пацаны сидят, причем только те, у которых других возможностей нет. А настоящие рыбаки выходят в море на шаландах и переметы ставят. Вот и я сызмальства… Не сам, конечно, – с батей. Эх, видел бы ты, командир, батину шаланду! Ласточка… Так, кстати, и называлась. Батя жив, в саперах на Втором Украинском, а вот шаланда, что печально, немцам досталась. Батя писал: знай он, что немец до Одессы дойдет, своими бы руками, перед тем как на фронт уходить, «Ласточку» бы сжег… К чему это я веду? Строго рассуждая, перемет – тоже не вполне спортивно, это не удочка. Но так уж сложилось, что ничем другим я не ловил. Ты ведь сам рассказывал, что у себя в Сибири пару раз с батей переметы ставил. На осетров и этих, как их… У нас не водятся, тоже исключительно речные.
– Таймени, – сказал я. – Ставили, как же… Многие у нас ставят…
– Вот видишь… Согласись, перемет ставить – совсем не то, что с удочкой на берегу сидеть. А от перемета до гранаты не так уж и далеко, если подумать и прикинуть. Не такие уж мы с тобой и спортсмены. Помнишь ведь, как недели три назад косулю из автомата положили? И ведь с голоду не мучились, просто жареного мясца хотелось. А жареная сомятина, говорят, вкусная…
Если честно, он меня практически уговорил. В самом деле, не было другого способа, и не такой уж я спортсмен, да и рыбная ловля среди видов спорта не значится – в первую очередь сидим с удочкой ради мясца, а уж перемет ставить – тем более…
Вполне возможно, он мое настроение почувствовал – сообразительный был парень, да и воюем вместе год, друг друга изучили… Он сказал довольно напористо:
– Ну так как, командир? Может, благословишь на ратный подвиг?
Я подумал, что держусь, как чрезмерно кокетливая девица – из тех, что в глубине души давно согласны, но непременно поломаться должны. Махнул рукой:
– Благословляю…
– Вот и ладушки, – оживился он. – Завтра и оформим в лучшем виде, до рассвета, пока он у себя в омуте дрыхнет. Только вот какое дело, командир… Что, если он и в самом деле такой здоровущий, как пацаны тебе рассказывали? Я где-то читал, они и побольше бывают…
Я кивнул:
– Я тоже.
– Вот… Но даже если он вполовину меньше, чем гласит народная молва, запаришься в деревню на спине тащить. Можно, конечно, у местных лошаденку с телегой раздобыть, у них найдутся, но это ж объяснять что-то придется. А вдруг не дадут, если узнают, для чего? Они ж, сам знаешь, повернутые на том, что рыбу не ловят. Хозяюшка твоя рыбку уплетала за обе щеки… но вдруг не на того попадешь? Не под автоматом же телегу отбирать? За такое и под трибунал угодить можно. Это насчет того, что мы сома гранатой хлопнем, местный мильтон, зуб даю, зубами щелкать не станет…
– Ты куда клонишь?
– Командир… – сказал Игорь чуть ли не просительно. – Разрешишь самоходку взять, а? Ну сколько мы горючки сожжем, до омута и обратно? Одни смешные пустяки. Ведь на моей памяти два раза ты разрешал – при других, правда, обстоятельствах, но все равно, так сказать, в личных целях. Быстренько обернемся втроем, а ты, с понтом, и знать ничего не будешь? А, командир?
Ничего я против этого не имел. Он, правда, и понятия не имел, что получится не нарушение, а выполнение инструкции замполита – лишний раз прокатит по деревне самоходка, – но я‑то знал. Однако чтобы не повожать ему чересчур, старательно сделал вид, что колеблюсь. Потом с бесшабашным видом вновь махнул рукой:
– Уговорил, Игорек… Возьму грешок на душу. Хорошему солдату иногда маленькая поблажка полагается, к тому ж, – усмехнулся я, – ты не для себя, а для опчества стараешься… Только вот что… По самой по темноте не езжайте. А то еще всплывет, а вы его и не увидите. Вот когда развиднеется немного…
– Я и сам так думаю, – заверил он. – Успел тут кое-что в темпе обмозговать. Конечно, как чуток развиднеется. У моих хозяев во дворе зачем-то багор валяется, чуть поржавел, но крепкий. Я его позаимствую, багром гораздо сподручнее вытаскивать будет. Веревки у нас у самих есть. Мильтона на себя возьмешь, командир, если что? Он, я уже понял, службист большой, а ты званием его гораздо постарше будешь…
– Возьму, – сказал я. – Грешком больше, грешком меньше… Договоримся, я думаю.