Тут произошла еще одна счастливая случайность, повлиявшая впоследствии на судьбу Мудрова, – знакомство с известным в Москве семейством Тургеневых. И. П. Тургенев, сменивший Фонвизина, часто посещал университетскую церковь, где пел в хоре Мудров (семейные традиции давали о себе знать). Пение понравилось, и Тургенев ввел юношу в свой дом. Нельзя сказать, что там собирался вовсе уж «высший свет», но все же люди приходили известные, незаурядные, интересные: поэт В. А. Жуковский, сенатор И.В. Лопухин, А. Ф. Мерзляков – поэт, профессор поэзии и красноречия (были тогда и такие профессорские звания), академик и сенатор, преподававший одно время в Московском университете. Заглядывал на огонек и дядя будущего великого поэта, Василий Львович Пушкин. Одним словом, бедный попович из захолустья изрядно приподнялся. Общаясь с Тургеневым и его гостями, юноша понял: одного сугубо медицинского образования мало, нужно еще быть разносторонне образованным человеком. И со своим всегдашним упорством засел за книги – как художественные, так и научные труды по самым разным областям знания.
А там судьба ему улыбнулась в очередной раз (ну, чертовски везучий все же был человек!). Как-то Политковский попросил способного студента вскрыть оспенные нарывы на лице Софьи, дочери одного из самых известных университетских профессоров X. А. Чеботарева. Мудров справился успешно, но дело на этом не кончилось: хотя девчонке было всего одиннадцать, какая-то искра меж ней и Матвеем определенно проскочила – через несколько лет, когда Софья подросла, молодые люди обручились, а там и обвенчались. Брак оказался счастливым, Софья родила Мудрову троих детей. Двое из них, правда, умерли во младенчестве, но в те времена процент детской смертности был крайне высок не только в России, но и по всей Европе, и в деревнях, и во дворцах знатных особ, вплоть до коронованных…
В 1800 году Матвей окончил университет, получив звание «кандидата медицины» и вторую золотую медаль за отличную учебу. Вскоре на горизонте обозначилась очень интересная «загранкомандировка»: император Павел (даром что относился довольно подозрительно ко всему заграничному) решил отправить за границу для усовершенствования в науках наиболее одаренных выпускников Московского университета. Ничего удивительного, что в списке оказался и Мудров, которому предстояло учиться в медицинских школах Берлина, Парижа и Вены.
И вот тут судьба, до сих пор крайне благосклонная к Мудрову, ударила больно, неожиданно и жестоко… В Санкт-Петербурге тяжело заболел брат Матвея, Алексей. Матвей помчался в столицу со всей скоростью, какую позволяли тогдашние дороги и средства сообщения. Брата он еще застал в живых, но вскоре тот умер. И его малолетняя дочь осталась на попечении именно Матвея – при том что ни рубля наследства после брата не осталось. Пришлось думать не о заграничной стажировке, а о средствах к существованию, необходимых в первую очередь для того, чтобы содержать осиротевшую племянницу. Мудров устроился врачом в столичный Морской госпиталь, занимаясь главным образом цинготными больными (цинга тогда была бичом всех флотов мира – из-за недостатка витаминов в долгих плаваниях; пройдет несколько десятилетий, прежде чем известный капитан Кук догадается бороться с цингой посредством квашеной капусты и лимонного сока – причем никаких медицинских познаний он не имел, действовал исключительно по наитию).
Сначала из чистого любопытства, а потом уже для получения новых знаний Мудров стал посещать лекции в Медико-хирургической академии. А чуть позже его, да и всю Россию накрыла пронизанная вороньим карканьем тьма мартовской ночи 1801 года, когда шайка заговорщиков из «благородного сословия» убила в Михайловском замке императора Павла I. Отъезд студентов за границу отложили на неопределенное время. Мудров остался работать в санкт-петербургских клиниках и госпиталях, занимаясь уже главным образом хирургией, что дало серьезный практический опыт.
Через какое-то время новый император все же санкционировал отправку студентов за границу. Мудров слушал лекции в университетах Лейпцига и Дрездена, работал вих клиниках. Потом изучал акушерское дело в Геттингене, где была одна из лучших в Европе клиник «повивального искусства». В Вюрцбурге занимался анатомией и хирургией, оперировал вместе с немецкими профессорами. В Вене прослушал лекции в глазной клинике. В Париже опять-таки слушал лекции ведущих профессоров – Пинеля, Порталя, Бойе и других. Весной 1804 года отправил в Россию, в Московский университет, написанную к тому времени диссертацию «Самопроизвольное отхождение плаценты». Стал доктором медицины, а за другие свои труды по медицине, опубликованные за рубежом и присланные в Россию, получил еще звание экстраординарного профессора.
По просьбе уже знакомого нам попечителя университета Муравьева, твердо взявшего курс на серьезные реформы, Мудров написал и отправил в Москву программу реорганизации системы обучения, учитывавшую сильнейшие стороны как русской медицины, так и европейской. Причем большой упор сделал на практику, так и назвав свою программу: «Чертеж практических врачебных наук». Полностью теорию он не отрицал, он считал: «Заблаговременное соединение теории с практикой составляет особый круг в медицине. Как науки они имеют свои идеальные начала, почерпнутые из существа вещей. Как науки практические, они переосуществляются в искусство. Кто соединил науки с искусством, тот художник». Нашлись старички-профессора, иронизировавшие как насчет такого мнения, так и всей программы: «Ну, как всегда Мудров намудрил!» Однако Муравьев держался другого мнения и, вводя в Московском университете новые формы преподавания, многое заимствовал из программы Мудрова.
А Мудров, которому просто-напросто наскучила Европа, в 1807 году вернулся домой, в Россию. Но в Москву он попал далеко не сразу, пришлось по просьбе военных властей задержаться в Вильно (историческое название Вильнюса) и поработать в Главном госпитале действующей армии, переполненном больными солдатами. В армии свирепствовала эпидемия «заразительного кровавого поноса», как тогда называли дизентерию, счет больным шел на тысячи, а врачей катастрофически не хватало…
По итогам работы в Вильно Мудров написал труд «Принципы военной патологии» – первое руководство по военно-полевой хирургии и кишечным заболеваниям, написанное русским врачом. Работа эта чуть позже сыграла большую роль в подготовке военных врачей, лечении раненых и больных во время Отечественной войны 1812 года и в последующие годы.
Судьба по-прежнему благоволила вологодскому поповичу: в противоположность иным врачам, чьи достаточно серьезные заслуги так и не были оценены по достоинству, Мудров, вернувшись в Москву, был вознагражден достаточно щедро: квартира в университетском доме на Никитской улице, единовременное вознаграждение от Кабинета императора в две тысячи рублей, чин надворного советника (соответствовавший армейскому подполковнику и в те времена дававший право на потомственное дворянство). Кроме того, в августе 1808 года Мудрова назначили руководителем кафедры, профессором академического курса по преподаванию гигиены и «военных болезней». Последующие двадцать лет Мудров будет преподавать, сплошь и рядом выступая первопроходцем во многих областях медицины. Курс военной гигиены он стал читать первым в России. Автор первого в России руководства по военной гигиене, или, как это тогда называлось, «науки сохранения здоровья военнослужащих», опубликованного в 1809 году и переиздававшегося в 1813 и 1826 годах. Мудров также был одним из основоположников русской военно-полевой хирургии и терапии. В числе других его лекции слушал юный Николай Пирогов, будущий великий хирург.