Быстро заглянув в храм и в ванные и убедившись, что там никого нет, Шерон побежала вниз по лестнице в детскую, чтобы удостовериться, что Мария и Иосиф еще там, что они не исчезли.
Они были там. Они сидели на полу рядом с креслом-качалкой и ели что-то похожее на сушеные финики, разложенные на тряпице. Как только Шерон просунула голову в дверь, Иосиф сделал движение, чтобы подняться, но Шерон сделала ему знак сесть снова.
— Оставайтесь здесь, — мягко сказала она и сообразила, что разговаривать шепотом нет необходимости. — Я вернусь через несколько минут. Только запру двери.
Плотно закрыв дверь, она снова пошла наверх. Ей как-то не приходило в голову, что Мария с Иосифом могут проголодаться, и она понятия не имела, к какой пище они привыкли: может, они едят мацу? Или баранину? Ни того, ни другого на кухне нет, но на прошлой неделе у дьяконов был предрождественский ужин. Если повезет, в холодильнике, может, найдется красный перец. Или даже лучше — сухое печенье.
Кухня была заперта. Шерон забыла, что Мириам говорила ей об этом, но должен же один из ключей быть от этой двери. Дверь не поддавалась. Дважды перепробовав все ключи, она вспомнила, что это ключи Розы, а не преподобной Фаррисон. Тогда Шерон отправилась в зал общины и зажгла свет. Здесь были тонны еды, рядом с одеялами и игрушками на столе высились целые горы консервных банок. Не случайно преподобная Фаррисон говорила именно о консервах.
Шипучку Мириам унесла домой, но печенье она, кажется, не взяла. «Может, дети не все съели». Шерон пошла в комнату воскресной школы для взрослых. На бумажной тарелке лежали только желтые звездочки. Мириам была права: детям больше нравятся рождественские елки и Санта-Клаусы. На столе стояли еще бумажные чашки. Шерон взяла тарелку с остатками печенья и чашки и пошла вниз.
— Я принесла вам поесть, — сказала она и поставила тарелку на пол между Марией и Иосифом.
Они не сводили с Шерон встревоженных глаз, Иосиф медленно поднимался на ноги.
— Это еда, — поднимая руку ко рту и делая вид, что жует, сказала Шерон. — Печенье.
Иосиф потянул Марию за руку, стараясь помочь ей встать, и они оба в ужасе уставились на джинсы и свитер Шерон. Шерон вдруг поняла, что они, наверное, не узнали ее без балахона. Хуже того, мантия хоть немного напоминала их одежду, а такой костюм, конечно, напутал их.
— Я принесу вам попить, — поспешно сказала Шерон, показывая на бумажные чашки, и вышла.
Сначала она побежала вниз, в комнату хора. Ее балахон валялся на ручке кресла, там, где она его бросила, рядом с балахоном Вирджинии и нотами. Шерон надела балахон, наполнила бумажные чашки водой из питьевого фонтанчика и понесла их в детскую.
Мария и Иосиф стояли, однако, увидев Шерон в балахоне, они опять сели. Шерон протянула Марии бумажную чашку, но та только со страхом посмотрела на этот сосуд. Тогда Шерон подала чашку Иосифу. Он так крепко схватил ее, что чашка смялась, и вода брызнула на ковер.
— Ничего, это не важно, — мысленно обзывая себя идиоткой, сказала Шерон. — Я принесу вам настоящую чашку.
Она бросилась наверх, пытаясь вспомнить, где можно найти чашку. Кофейные чашки — в кухне, стаканы тоже, в зале общины и в воскресной школе для взрослых Шерон посуды не видела.
Внезапно она улыбнулась:
— Я принесу вам настоящую чашу. — Она пошла в комнату воскресной школы для взрослых и взяла из витрины серебряный потир общины.
Еще там были серебряные тарелки. Шерон пожалела, что не догадалась сделать это раньше.
Она заскочила в зал общины, взяла одеяло и понесла все это вниз. Наполнив потир водой, она пошла в детскую и подала потир Марии. На этот раз Мария без колебаний взяла чашу и сделала несколько больших глотков.
Шерон протянула Иосифу одеяло.
— Я оставлю вас одних, чтобы вы поели и отдохнули, — сказала Шерон и, прикрыв дверь, вышла в коридор.
Сама она направилась в комнату хора, повесила балахон Вирджинии, сложила ноты аккуратной стопкой на столе. Затем прошла в каминную, убрала с прохода складные стулья и прислонила их к стене. Проверила восточный выход и зал общины. Обе двери были заперты.
Шерон уже выключила свет, но вспомнила, что надо позвонить в приют, и опять зажгла лампы. Прошел час. Вероятно, они приезжали и никого не нашли, но на всякий случай лучше позвонить: вдруг фургон запаздывает?
Занято. Шерон дважды набрала номер, потом позвонила домой. В гостях были родители Билла.
— Я вернусь поздно, — сказала Шерон. — Репетиция задерживается. — И повесила трубку, мысленно подсчитывая, сколько раз за сегодняшний вечер ей пришлось врать.
Ну что ж, если здесь все так делают? Иосиф делает вид, что младенец его, волхвы возвращаются другим путем, чтобы не предать Ироду божественного младенца, Святое Семейство прячется, а потом бежит в Египет, и хозяин гостиницы посылает солдат Ирода по ложному следу.
А сейчас опять игра в прятки. Шерон вернулась вниз, легко, стараясь не спугнуть Марию и Иосифа, приоткрыла дверь и стала наблюдать.
Они съели печенье. На пустой бумажной тарелке не осталось ни крошки. Мария лежала, как ребенок, свернувшись калачиком, а Иосиф сидел спиной к креслу и охранял ее.
«Бедные дети», — прижимаясь щекой к двери, подумала Шерон. Бедные дети. Такие юные и так далеко от дома. Шерон стало интересно, о чем они думают. Может, считают, что забрели в какое-то странное царство и попали во дворец? «Дальше будет еще более странно, — подумала Шерон, — пастухи, ангелы, волхвы, которые пришли с Востока и принесли шкатулки с драгоценностями и флаконы с благовониями». А потом Кана. И Иерусалим. И Голгофа.
А пока они нашли место для ночлега, крышу над головой, и немного еды, и несколько минут покоя. «Тих и сладок твой сон». Шерон долго стояла, прижавшись щекой к дверному косяку, и смотрела, как спит Мария и как старается бодрствовать Иосиф.
Однако голова его стала клониться; пытаясь стряхнуть сон, он вскинул голову и увидел Шерон. Тут же осторожно встал, стараясь не потревожить Марию, и подошел к Шерон. На его лице было написано беспокойство.
— Эркаш кумрах, — повторил он. — Ботт лом?
— Я поищу дорогу, — ответила Шерон.
Она поднялась по лестнице, снова включила свет и пошла в зал общины. У северного входа путь назад не начинается, но, возможно, раньше они стучали в какую-нибудь другую дверь, а потом, когда никто не открыл, обошли здание. Вход в зал общины — на северо-западе. Пробуя один ключ за другим, Шерон отперла дверь и выглянула на улицу. Дождь со снегом хлестал все сильнее. Снег уже засыпал следы шин на автостоянке.
Шерон закрыла дверь и пошла к восточному входу, которым пользовались только во время воскресной службы, потом — снова к северному. Ничего. Крупа, ветер и ледяной воздух.
Что же теперь? Они шли из Назарета в Вифлеем и где-то повернули не туда. Но как? Где? Шерон даже не знает, в каком направлении они шли. «В глубь страны». Иосиф шел из Назарета в глубь страны, это значит на север, и в Евангелии от Матфея сказано, что звезда была на северо-западе.