История казни - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Мирнев cтр.№ 35

Не дойдя до дома, Иван Кобыло вернулся от плетня из прогнивших ивовых прутьев и спросил Дарью, разогревавшую на плите в старой побитой эмалью кастрюле помои для коровы:

— Как его назовёшь?

Она подняла на него глаза и ничего не ответила. Кобыло молча поглядел на младенца, который лежал в загодя взятой у Леоновых качалке, стянул губы в трубочку, как бы в ответ каким-то своим мыслям, и всё так же бочком, поднимая левую ногу выше обычного, поплёлся домой. Вычистив сарай от навоза, задав двум своим коровам сенца, накормив птицу и голубей, засел Кобыло за стол, разложил тетради и принялся писать о том, как у соседей появилась молодая красивая девка, а при ней был багаж, а багаж тот — ребёночек. К вечеру он явился снова к Дворянчиковым, когда Пётр Петрович, починив только что грабли и борону и предаваясь мечтам о лете, сидел на завалинке перед заходящим солнцем и слушал песню прилетевшего скворца.

— А назовите его Иваном, — сказал Кобыло мрачно и присел рядом, щурясь на солнце, обещавшее назавтра хорошую погоду. — Что ж, имя-то хорошее.

— Имя хорошее, — согласился Пётр Петрович и осторожно придвинулся к нему. — Только у дворян-то не шибко пользуется уважением.

— А она дворянка разве?

— А то.

После разговора Кобыло спешно направился домой, чтобы отразить в своём опусе потрясающую новость, — как приехала к соседу молодая прелестная дворяночка, а с нею ребёночек, которого звали все Иваном.

* * *

Надвигались, напоминая весенним своим дыханием, тёплые денёчки, а с ними и посевная. Пётр Дворянчиков с утра принимался за огород, выстраивая длинные ряды перекопанной черноземной земли, — от далёкого конца огорода, оцепленного провалившимся плетнём, до палисадничка, выходившего торцом на широкую улицу Кутузовки, уже зазеленевшую проклюнувшейся травой-муравой, поблескивающую на солнце островками гусей, уток, кудахтающих вовсю и безо всякого удержу кур. Дарья, часто пробегавшая к казённому колодцу за хрустальной, как говорили в селе, водицею, удивлялась обилию животин на улице. Ей всегда казалось, что, наезжая в Ахтырку с матерью, она чего-чего, а уж жизнь деревни знала хорошо, но никогда не видела на улице такого количества птиц, коз, овец, индюков и другой живности. С раннего утра с дальнего луга доносились голоса угнанного стада, лошадиное ржание, раздававшееся с полей, куда уже вышли на сев мужики, — всё это радовало сердце, ибо предвещало, судя по всему, отличный урожай. Шелковистое небо порхающим ситцем провисало над селом, лаская поднимающиеся кверху загорелые лица баб да детишек. Мелкие облачка медленно двигались невидимым своим шажком к горизонту с таким расчётом, чтобы к вечеру опуститься в нежные лучи солнца.

Дарья торопилась на этот раз за водой к колодцу, повязав белый платок, низко опустив его на лоб, как у всех деревенских баб, глядя под ноги. Душа трепетала от появившегося в груди ознобистого тоскливого ощущения возможных перемен. Своё желание она принимала подчас за течение времени, — что всегда, как правило, оказывалось ошибкой. Пронизывающий свет приносил вместе с ветром дыхание с полей, где уже появились пахари с лошадьми, плугами, боронами, с провизией и великим желанием не упустить время. Холщовые рубахи мужиков, вздувшиеся на ветру на спине пузырями, белели издали, рождая в весенней женской душе неизъяснимые смутные ощущения переменчивости счастья.

Перед взором девушки, мнящей себя уже взрослой женщиной и вспыхивающей под взглядами парней, то и дело проносившихся на гарцующих, разминающих свою плоть молодых жеребцах, раскинулось огромное село. Располагалось оно на ровном как стол пространстве, заросшем там и сям щетинками округлых берёзовых колков. Талая вода доносила ярый весенний запах, будоража чувства людей. В колках ещё стояла глубокая вода, покоясь на опустившемся льду, а на ветвях берёз, осин уже вовсю горланили грачи, поглядывающие острыми глазами за пахотными работами.

Дарья принесла воды, поставила на плиту ведро греться, а сама принялась за полы, подоткнув длинную расклешенную книзу юбку за пояс, оголив белые крепкие ноги. Настасья Ивановна копошилась возле ребёнка, забыв про все болезни. Она и впрямь с весною, с появившимися хлопотами после рождения младенца почувствовала, как уходит хворь, заставляя её принапрячь силы, словно бы истаявшие. Теперь с утра и до вечера старушка сидела с мальчиком, забавляя его.

Однажды утром, как только подсохло по просёлкам и появились первые цветы и виды на урожай можно было предсказать с точностью до пуда, раздался стук в окно. Дарья выглянула в окно: там стоял нищий в лохмотьях, прося милостыню.

— Кто там? — спросил Пётр Петрович.

— Да нищий, Пётр Петрович, — ответила Дарья и, прихватив с собой хлеба, отперла дверь и протянула с брезгливостью. Но нищий, взглянув на неё с неожиданным блеском в глазах, сказал:

— Есть разговор, хозяюшка, выди, поговоримо.

Дарья молча, ещё ничего не соображая, почувствовала, что неспроста появился с утра этот человек. Сердце у неё замерло; она прикрыла дверь и вышла в накинутой на плечи кацавейке.

— Что за дело, нищий?

— А дело то, — тебе привет передаёт Кондрат Похитайло, — он помолчал, ожидая реакции на свои слова, но, не дождавшись, продолжал, сдвинув надвинутую на самые глаза грязную, рваную, в репьях папаху. Она узнала молодое лицо, но не подала виду. Без всякого сомнения, это был тот, кто привёз её буранной ночью в дом к Дворянчиковым, прапорщик Карнаухов. Только что ему нужно? И к чему этот маскарад?

— Что за карнавал вы устроили? — усмехнулась холодно Дарья и повела глазами ко двору Ивана Кобыло. Так и есть, тот уже стоял во дворе и прислушивался к разговору.

— Не смейтесь, княжна, дело серьёзное. Похитайло желает лично поговорить с вами, прежде чем мы уйдём в другие места. Он сам желал прийти к вам, но решили, лучше, чтобы я пришёл. Генерал Кондопыпенко прихворнул малость, а то бы Кондрат сам заявился. Он просил сегодня вечером придти в Дворянчиков лес, надеясь вас лично встретить.

— Передайте ему, что я буду в восемь часов, раньше не смогу, — сказала она холодно, стараясь побыстрее закончить разговор, слыша, как за спиной уже стоит старик, с недоумением наблюдая за нищим.

— Спасибочки за хлебушек, век не забуду, — кланяясь, поблагодарил «нищий» и пошёл прочь. И, что любопытно, ни разу злющий Полкан не пролаял на чужака. Дарья видела, как он завернул к Кобыло, и тот тоже вынес ему буханку хлеба, затем вернулся в дом и притащил четырёхлитровую бутыль молока. Нищий низко поклонился Кобыло, промямлив что-то, и направился по селу от дома к дому.

Солнце уже клонилось вовсю к закату, когда Дарья, прихорошив себя перед зеркальцем и чувствуя в сердце неколебимое спокойствие от предстоящего предприятия, направилась к лесу. За селом она оставила под приметным кустом ведро, прихваченное якобы для берёзового сока, огляделась и заспешила к охваченному лёгкой синей вечерней дымкой дальнему лесу, именовавшемуся Дворянчиковым. Уж по краям просёлка дышала вспаханная чёрным брюхом земля, исходившая еле заметным дрожавшим по-над самой кромкой воздухом. В лесах и колках не просохло, в низинах ещё покоилась вода, обещавшая хороший урожай. Подняв высоко свои проклюнувшиеся липкой зеленью сарафаны, стояли берёзы. Лёгкий Дарьин шаг сливался со стуком сердца. Она думала теперь только об одном: зачем приехали эти люди? Что хотят от неё? Лишь упоминание о генерале успокоило.