Мы пообещали:
— Хорошо, будем пить.
Михаил Юрьевич покосился на охранника на входе.
— Давайте зайдем внутрь. Что я держу вас на улице.
Он вошел первым, и мы полюбовались его выцветшей на спине футболкой и растянутыми штанами с заклепками.
— У меня вошло в привычку… заниматься садом в сиесту. Очень разгружает мозг, если разбить день по-итальянски, — пояснил Михаил Юрьевич и жестом указал: — Подождите меня здесь.
Он взбежал на второй этаж, а мы вошли в комнату, где все было намешано, словно безумный дизайнер бросал сюда предмет за предметом. Тут были изысканные китайские вазы, грубые деревянные стулья, обеденный стол, казавшийся шикарным, пока не заметишь, что одну его ногу заменяет деревянная подпорка — грубо сделанный протез. В икеевских книжных шкафах по периметру хранились книги, самые разные — от популярной психологии до собрания сочинений Чарльза Дарвина, которое, судя по корешкам, было издано еще при его жизни. На нескольких изящных этажерках стояли статуэтки — я разглядела работы прошлого века, искусно выполненные, и современные фарфоровые и металлические.
Центром комнаты оказался камин. Огромный закопченный камин с порталом, где свивались лианы винограда, цветы и листья, женщины с пышными грудями и высокими прическами, рыбки и ангелочки, корзины с ягодами и фруктами. В камине тлели угли, а к порталу прислонилась кочерга с золоченым набалдашником. Напротив стояло вытертое кресло, а возле него — скамеечка для ног. Это было, очевидно, самое любимое место хозяина дома, или кем он здесь был.
— Барочное безумие, — сказала мама, присаживаясь на неотесанный стул за обеденным столом-инвалидом.
— Человек широких взглядов, — поддакнул папа.
И они засмеялись.
Мира бродила по комнате, удивленно разглядывала мебель, книги, статуэтки, картины. Кроме нескольких бытовых зарисовок малых голландцев тут в багетах висели картины — раскраски по номерам. Такие продаются набором с полотном, инструкцией, красками и кистями.
Когда первое ошеломление прошло, я заметила решетки на окнах. Выглянула в холл — ничего необычного. Из гостиной вела еще одна дверь. Я подошла и толкнула ее. Оказалось, из этой избыточной комнаты она, словно портал в иной мир, вела в освещенный коридор с дверями, как в больнице или в лаборатории. Я даже оглянулась обратно на гостиную — там ничто не предвещало такого.
— Он тут один? — спросила Мира.
— Нет, не один, — улыбнулся Михаил Юрьевич, входя из холла. Мира смутилась. — Ассистенты и доктора приезжают рано утром и к обеду заканчивают работу. Остаются только несколько лаборантов следить за показателями. Они всегда в северной части дома, не заходят сюда. Прислуга тоже уезжает после обеда. Остается только дворецкий, он живет в задних комнатах. — Хозяин рассказывал открыто, не смущаясь. Он сел за стол, вытянул перед собой руки.
Хотя в доме было довольно прохладно, он переоделся в шорты и футболку.
— Я только вчера узнал обо всем, что случилось в последние дни. Я здесь живу в некоторой изоляции, как вы видите, не слишком интересуюсь новостями.
— Вы вмешались бы, если бы знали? — холодно поинтересовался папа.
Михаил Юрьевич задумался.
— Нет, не вмешался бы, — ответил он.
У папы возмущенно раздулись ноздри.
— Что вы хотите знать? — спросил Михаил Юрьевич, — Все, насколько я понял, закончилось? Всех отпустили?
— Да, дети уже вернулись домой. Нина и Мира убегали от них несколько суток, но вчера им удалось выкрасть их с яхты моей подруги, — ответила мама.
— Нулевая и первая, — задумчиво протянул Михаил. — Если они знали, кто вы, они бросили бы все силы, чтобы до вас добраться.
— Кажется, узнали и бросили, — подала голос Мира.
Он пожал плечами:
— Тогда неудивительно. Вам никто не помог бы. Они серьезные ребята.
— Кто они? — спросила мама.
— А черт их знает. — Он снова пожал плечами.
— Вы не знаете, с кем работали? — удивилась мама.
— Можно подумать, вы всегда знаете, с кем работаете, — рассмеялся он, и напряженное мамино лицо смягчилось. — Думаю, частная военная компания. Небольшая армия. По всем признакам похоже — деньги, почти неограниченные возможности. Кому они принадлежат, я, конечно, не знаю. По документам они бы ли исследовательским фондом, который переводил деньги на нашу компанию в России. Они и в самом деле занимались исследованием в нескольких областях, но…
— Цель была не в исследованиях? — быстро спросила Мира.
— Точно. Нам были нужны деньги, и мы взяли их у первого, кто предложил. Не то чтобы я жалел. Тогда были совсем другие времена.
Он то ли нервничал, то ли был беспокойным по натуре — то и дело сгибал-разгибал пальцы, проводил рукой по волосам, поджимал губы, теребил бумажки и переставлял безделушки на столе. Но его уверенный спокойный взгляд уравновешивал нервические движения. Казалось, он все знает и все понимает, замечает каждую мелочь и видит будущее на много лет вперед.
— Нам переводили деньги, мы отчитывались за них и за результаты. У них был человек в России, и пару раз я видел их босса и его помощницу — обычные, вежливые. Но думаю, что, если бы стал выяснять, кто они, меня быстро поставили бы на место. У меня были свои задачи.
— Искусственная матка? — уточнила я.
Он несколько секунд внимательно рассматривал меня, потом указал пальцем себе на ухо и сказал:
— Идем, я покажу вам свой розарий.
Мы сразу поняли, в чем дело, и поднялись. Папа остался сидеть.
— Подожду здесь, — сказал он, не глядя на хозяина.
Охранник провожал нас взглядом, когда мы шли к цветнику. Внутри петляли дорожки из цветного гравия — то ровные, то закрученные спиралями, а между ними росли розовые кусты разной величины.
— Никогда бы не подумал, что увлекусь садоводством, — признался Михаил Юрьевич.
— Искусственная матка, — грубовато напомнила Мира.
— Да, начали мы с нее, — ответил он. — Когда первые эмбрионы дали хорошие показатели по выживаемости, инвестор поставил следующую задачу. Они хотели повысить уровень теломеразы в условиях искусственного вынашивания.
— Создать долгожителей, — пояснила мама.
— Их интересовали сто пятьдесят — двести лет.
— Ничего себе запросы. И вы согласились?
— Думаю, вы уже узнали, как работают эти ребята из исследовательского фонда, — улыбнулся Михаил. — Мне, скажем так, возражать показалось опасным для жизни.
— Но это совершенно другая область исследований! — воскликнула мама. — Одно дело — вырастить ребенка вне тела женщины, другое — отредактировать геном!
— Вы правы. Есть одно «но». За несколько лет до того я защищал диссертацию по редактированию генома. Отгадайте, о каких именно показателях шла речь.