Я направилась к инструменту и ахнула. Да это антикварный Август Форстер
[3], похоже, его выпустили в начале двадцатого века. Я не удержалась, села на банкетку и пробежалась пальцами по клавишам. Много лет прошло, как я, тогда Фрося, училась в музыкальной школе по классу арфы, но я освоила и фортепиано, а у рук есть память. Глубокий красивый звук наполнил помещение. Я опомнилась. Вот только не хватало сейчас, чтобы соседи начали звонить в дверь. Но после того, как я перестала играть, никто не бросился выражать возмущение. Возможно, Вера часто играла и соседи привыкли. Или музицировал ее покойный муж.
Я вышла в коридор. Вроде там есть еще одна дверь. Точно. Я толкнула створку. Кабинет! Такие любят демонстрировать в сериалах, посвященных жизни аристократов прошлых веков.
Шкафы темного дерева со стеклянными дверцами, за которыми виднелись корешки книг, подпирали потолок. Огромный письменный стол на львиных лапах, покрытых позолотой. В углу у балкона высились напольные часы, их маятник не двигался. Под потолком висела люстра из хрусталя и бронзы.
Я приблизилась к кожаному креслу на колесиках и чуть не заплакала. На столешнице стоял перекидной календарь, точь-в-точь такой был когда-то в кабинете моего отца. И у папы тоже лежала кипа писчей белой бумаги, несколько китайских авторучек с золотым пером. Машина времени отбросила меня назад, в то время, когда я носила имя Фрося.
Вот я залезаю на кресло у стола папы, открываю деревянную резную коробочку. В нее отец бросает медную мелочь. Мне не разрешали трогать монеты, потому что на них жили микробы. А еще Фросе не давали денег на карманные расходы. Ей оставалось только завидовать своим одноклассникам из музыкальной школы, которые покупали в буфете разную выпечку. Перед моим мысленным взором возник эмалированный поднос с жаренными на растительном масле пирожками. Около них на железной подставке ценник: «С повидлой. Пять копеек». Все ребята едят пирожки, а Фрося только облизывается. Было очень обидно, но потом я сообразила: папа бросает монетки в коробочку, ему не нравится, что кошелек от них распухает. И я начала потихоньку утаскивать по два пятачка. Это был мой страшный секрет! Я считала себя ужасной преступницей, воришкой. Ну, и конечно, я боялась, что будет с мамочкой, если она узнает, что я лакомлюсь жареными пирожками «с повидлой»!
Став взрослой, я поняла: папа прекрасно знал, что дочурка опустошает коробочку. Ведь в ней с понедельника по пятницу каждый день лежало по два пятачка. Ни больше, ни меньше. А по выходным «банк» пустовал.
И вот на столе, перед которым я сейчас нахожусь, темнеет точно такая же деревянная резная коробочка. Я потянулась к ней, подняла крышку… Меня охватило разочарование! Нет пятачков, только небольшой лист бумаги. На нем написано: «Нестерова Марина Анатольевна и Алексей Олегович Барабанов, я найду вас! И тогда я смогу рассказать той, которую очень люблю, всю правду. Мне ничего от нее не надо. Только сказать: „Ты моя любимая“. Я знаю, что жить мне осталось недолго, мое сердце слабеет. Все свое имущество я оставляю Алексею Олеговичу. Завещание в первом ящике стола. Когда я попаду в больницу и пойму, что мне конец, попрошу врача связаться с той, кто мне дороже всех на свете, и рассказать, где лежит моя последняя воля. Но пока бьется сердце, я не оставляю надежды найти Алексея Барабанова и Марину Нестерову. Я составила записку на случай моей внезапной кончины. Дорогой незнакомый человек, если ты читаешь эти строки, найди этих людей и скажи, где лежит завещание».
Далее шла подпись. Я заглянула в коробочку и увидела в ней еще разорванную цепочку с овальным медальоном, а на нем изображение котенка и надпись: «Котики любят тебя».
Сделав фото записки и украшения, я вернула послание на место и ушла.
Глава двадцать четвертая
– Что-то мне идея с кулинарным блогом разонравилась, – сказала Краузе, когда я на следующий день вернулась домой в районе обеда. – Рецептов в интернете масса. Я хотела снимать юмористические ролики с Альбертом Кузьмичом и мопсами. Но оказалось, что эта задача почти невыполнима технически.
– И составить политкорректный текст тоже невозможно, – с самым серьезным видом добавила я.
– Да, да, – кивнула Роза, которая приняла мое замечание всерьез. – Но мне квартира нужна! Не снимать же жилье до ста лет.
Я направилась к чайнику.
– Можно выйти замуж за владельца апартаментов.
– Верно, – уныло согласилась Краузе, – но, как правило, своя норка у парней появляется к сорока годам. Зачем мне супруг третьей свежести?
Рассмеяться во весь голос показалось мне невоспитанным, поэтому я изобразила кашель. А Роза продолжала рассуждать:
– Если мужчина в сороковник свободен, то о чем это говорит? Он скорее всего разведен. Лично я ни за кем пирожок доедать не стану, вещи из секонд-хенда не ношу. Или этот экземпляр в загс не ходил, живет с мамой, примерный сыночек. Семья, где нас будет трое, тоже не вариант. Или он вдовец. Одну супругу до смерти довел, а я не желаю стать второй жертвой. Мне нужен молодой, никогда не женатый сирота. Такие обычно не имеют собственного жилья, но может парень и с квартирой попасться. Но мне вообще такой не нужен.
Я удивилась.
– Молодой, никогда не состоявший в браке, без детей, со своей квартирой, и не подходит? Да почему?
– Откуда у него миллионы на квадратные метры? – прищурилась Краузе. – Папочка небось подарил! Не хочу связываться с тем, кто за счет родителей существует, с лентяем, белоручкой!
– Вариант, что он сам на квартиру заработал, не рассматривается? – спросила я.
– Нет! – топнула ногой няня. – Если кто-то огреб кругленькую сумму в подходящем для женитьбы на мне возрасте, то о чем это говорит? Это мошенник! Честным путем вагон денег не заработаешь. И вообще, если жилье до брака приобретено, то при разводе жену просто выпрут! Нет! Нужно самой двушку купить. А где деньги найти?
– Ипотека, – пришел мне в голову самый простой выход.
– Это рабство, – отмахнулась Краузе, – я родилась свободной и такой же останусь.
– Ну, тогда я не знаю, – сдалась я.
– Эзотерический массаж! – вдруг выпалила Краузе. – Пяткопрессура медными гвоздями.
Я вздрогнула.
– Что?
– Сейчас покажу, – засуетилась Краузе, – прибор я уже купила.
– Какой? – спросила я.
– Пяткопрессур! – заявила няня.
Я пошла за Розой Леопольдовной в ее комнату и увидела деревянную доску для раскатки теста, из нее торчали острые железки.
– Вот он! – радостно заявила няня. – Весь комплект за сорок семь тысяч. Окупится за пять дней, потом станет приносить прибыль. Признан лучшим бизнес-проектом прошлого года.
Я удержала на лице улыбку. За дощечку, в которую воткнули вязальные спицы, требуют почти пятьдесят тысяч? И впрямь выгодно продавать это дамам-энтузиасткам, такая торговля дает отличный доход. Небось на создание сего прибора потратили рублей пятьсот.