Лев Троцкий. Враг №1. 1929-1940 - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Фельштинский, Георгий Чернявский cтр.№ 77

Сам судебный процесс оценивался как «кровавая амальгама, подобная тем, к которым Сталин прибегал на протяжении почти полутора десятилетий», что передвигало хронологию преступлений Сталина в отношении «большевиков-ленинцев» к началу 20-х гг., то есть к последним годам жизни Ленина. Под «амальгамами» теперь подразумевалось связывание в едином «пучке» деятелей разных политических взглядов, разной степени влияния и общественного положения, с тем чтобы усилить обвинения, выдвинутые против всей группы «врагов народа», в политических и уголовных преступлениях, максимально скомпрометировать каждого из них, представив политических жертв или действительных противников диктатора обычными уголовниками.

Еще одним вариантом использования «амальгам» Троцкий считал попытки НКВД связать воедино монархизм, «фашизм», меньшевизм, правый социал-демократизм, разные бывшие группировки в компартии, посадить представителей этих движений на общую скамью подсудимых и судить по обвинению в одних и тех же преступлениях. «Все последние сталинские амальгамы построены на трупе Кирова», — писал «Бюллетень оппозиции». В судебных процессах объединены иностранные дипломаты, «террористы-белогвардейцы», «зиновьевцы», «троцкисты», чекисты и другие лица, которые не проявили бдительности и не приняли «должных мер». Все более нагнеталась степень обвинений; дело дошло до обвинений в организации «троцкистско-зиновьевско-го блока» с целью вредительства, диверсий, шпионажа, захвата власти, восстановления капитализма, убийства руководителей партии и правительства во главе со Сталиным.

На суде выделялись две группы обвиняемых. Одна из них — старые и всему миру известные большевики, вторая — никому не известные молодые люди, в числе которых были «прямые агенты ГПУ» (Троцкий и Седов почему-то продолжали называть НКВД старым названием). Последние необходимы были, чтобы доказать причастность Троцкого к террору, установить его связь с Зиновьевым, указать на связь Троцкого с тайными службами нацистской Германии. Во вторую группу входил, в частности, В.П. Ольберг, который действительно в начале 30-х гг. работал за рубежом, поддерживал связь с немецкими троцкистами и Троцким, обратился к Троцкому с несколькими письмами, заявил о своем желании оказывать Троцкому помощь и даже стать его секретарем. Проживавшие в Берлине и встречавшиеся с Валентином Ольбергом стронники Троцкого заподозрили, что он является агентом ОГПУ, и предостерегли Троцкого от личных контактов. Тем не менее в январе — апреле 1930 г. Троцкий послал Ольбергу шесть писем, в которых давал советы относительно развертывания оппозиционной коммунистической деятельности в Германии, но ни словом не упоминал о своих сторонниках в СССР ^[579]. В связи с повторявшимися со стороны Седова требованиями прекратить общение с Ольбергом Троцкий в 1932 г. прервал с ним переписку. И вот теперь, в августе 1936 г., Ольберг был выставлен в качестве обвиняемого на первом московском открытом судебном процессе и «признался», что был послан в СССР Троцким для организации убийства Сталина и совершения терактов. Ольберг дал самые обширные показания, составившие 262 страницы. Он показал, что являлся «эмиссаром» Троцкого в Германии и пользовался его «абсолютным доверием». Он же «рассказал» о связях Троцкого с Гестапо, был приговорен к смертной казни и расстрелян.

Был ли Ольберг изначально советским агентом, как утверждал на страницах «Бюллетеня оппозиции» Седов, или же искренним троцкистом, пытавшимся в свое время помочь Троцкому в тяжелую минуту, так и осталось загадкой. Не являвшиеся сотрудниками НКВД «старые большевики» на процессе вели себя не лучше. «На скамье подсудимых сидели разбитые, загнанные, конченые люди. Перед тем как убить их физически, Сталин искромсал и убил их морально. Капитуляция — наклонная плоскость: еще никому не удавалось на ней остановиться. Раз став на нее, нельзя не скатываться дальше, до самого конца», — писал заграничный орган «большевиков-ленинцев» с пониманием, Что осуждать выведенных на процесс обвиняемых, к которым применялись различные формы воздействия, совершенно бессмысленно. Бюллетень описывал, как высшие партийные деятели в борьбе за собственную жизнь, но и за жизнь и благополучие своих родных и близких, жен и детей шли на все новые и новые унизительные «капитуляции», «признавая» участие в террористических актах и подготовке покушений на Сталина, Ворошилова, Кагановича и других советских руководителей.

Особое внимание следователи НКВД уделили пребыванию Троцкого в Копенгагене. Они пытались показать, что именно там Троцкий встречался осенью 1932 г. с подсудимыми, убеждая их начать организовывать теракты против руководителей СССР. Копенгаген был избран потому, что являлся европейской столицей, в которую легко и быстро можно приехать из любого европейского города. (Описать не происходившие на самом деле встречи в Турции или небольших французских городках и деревушках людям, там не бывавшим, было абсолютно невозможно.) Однако и здесь не все прошло гладко для обвинителей. Подсудимый Э.С. Гольцман, являвшийся советским хозяйственным работником и находившийся в командировке в Германии, заявил на суде, что встречался с Седовым в Копенгагене в вестибюле гостиницы «Бристоль». Гольцман, возможно, перепутал Копенгаген с Парижем, где гостиница «Бристоль» существовала и считалась одной из лучших и самых известных. А вот в Копенгагене она была снесена в 1917 г. Встречаться с Седовым в Копенгагене Гольцман вообще не мог, так как в датской столице находился в этот момент Троцкий. Седов же оставался в Германии и получил разрешение выехать из страны с правом возвращения только для мимолетной встречи с родителями на Северном вокзале в Париже, когда Троцкие через Марсель возвращались в Турцию. В течение всего пребывания Троцкого в Дании Седов находился в Берлине, что подтверждалось, например, телефонными квитанциями о ежедневных разговорах Седова с родителями.

Любопытно, что следователи, придумавшие встречу Гольцма-на с Седовым в Копенгагене, не знали, что Седов действительно встречался с Гольцманом — в сентябре 1932 г. в Берлине, причем передал сыну Троцкого пакет материалов от И.Н. Смирнова, и часть этих материалов затем была опубликована в «Бюллетене оппозиции». Документы касались серьезных диспропорций в советской промышленности и давали представление о растущем недовольстве положением дел в стране. Кроме того, Смирнов поднимал вопрос о создании блока левых и правых. (Троцкий на блок с «правыми» идти не хотел даже ради борьбы со Сталиным, который был для него меньшим по сравнению с «правыми» злом.) По возвращении из Германии Гольцман был арестован, но про сентябрьскую встречу с Седовым так никто никогда и не узнал, а потому она ни тогда, ни на процессе не была предъявлена Гольцману в качестве обвинения.

В «Бюллетене оппозиции» и «Красной книге» делался вывод о том, что Сталину нужна была прежде всего голова Троцкого и для достижения своей цели Сталин «пойдет на самые крайние, еще более гнусные дела». В Москве издание «Красной книги» восприняли весьма нервно. Руководству Коминтерна было поручено предпринять ответные агитационно-пропагандистские шаги. Намечалось издание «на всех иностранных языках» новой биографии Троцкого, естественно фальсифицированной, сборника статей Сталина против троцкизма и, главное, «Черной книги международного троцкизма» — как прямой ответ на выпуск «Красной книги». Придавая особое значение «подрывной работе» троцкистов в Испании, Секретариат ИККИ поручил также видному советскому журналисту Михаилу Кольцову, работавшему в Мадриде, написать на эту тему ряд статей ^[580].