В книге Троцкого отмечались важнейшие показатели промышленного роста СССР, размах индустриализации. Но уже в первом, так сказать «позитивном», разделе работы указывалось, что СССР остается изолированным государством, что капитализм сохраняет огромный перевес в отношении техники, организации и культуры труда, что показатели производства в СССР на душу населения, особенно в области легкой промышленности и сельского хозяйства, остаются крайне низкими. Деликатно не указывая, в каком именно направлении движется Советский Союз, автор сообщал, что СССР проходит через подготовительную стадию, заимствуя технические и культурные завоевания Запада. Кратко рассмотрев основные этапы хозяйственного развития СССР — от военного коммунизма через НЭП к индустриализации и насильственной коллективизации — Троцкий подробно остановился на катастрофических последствиях ограбления деревни. «Коллективизация представала перед крестьянством прежде всего в виде экспроприации всего его достояния», — писал он
[454], впервые называя вещи своими именами и не раскалывая крестьянство на «кулаков» и «деревенскую бедноту». Но и здесь Троцкий все-таки делал вывод, что «зигзаги» (всего лишь «зигзаги»!) советского руководства вытекали из бюрократических методов решения экономических проблем, а не из порочных установок «диктатуры пролетариата».
Троцкий пытался ответить на два коренных вопроса: действительно ли в СССР осуществлено социалистическое общество; действительно ли страна застрахована от опасности капиталистической реставрации не только в результате внешней интервенции, но и из-за событий, происходящих внутри СССР. Он доказывал, что в СССР тем не менее существует рабочее государство, которое еще не является социалистическим. Для определения типа государства как рабочего была привлечена только одна группа аргументов: отсутствие частной собственности на средства производства и наличие национализированной промышленности, принадлежащей государству. Однако, как подчеркивал Троцкий, в СССР наличествовало принципиальное противоречие между большевистской программой и советской действительностью: сохранение «буржуазного права» и сохранение «буржуазного органа» в лице все более усиливавшейся бюрократии, в виде становящегося все более деспотичным государства, выделяющего и поддерживающего привилегированное меньшинство — правивший слой.
Отдельная глава называлась «Советский термидор». Термидор, то есть, в понимании Троцкого, перерождение революции, превращение ее в собственную противоположность, рассматривался им как победа бюрократии. «Она победила всех этих врагов — оппозицию, партию и Ленина — не идеями и доводами, а собственной социальной тяжестью. Свинцовый зад бюрократии перевесил голову революции»
[455], — образно писал Троцкий. Произошло политическое вырождение партии, которая сама стала средоточием бюрократии и свойственных ей методов властвования. Вывод о том, что сама большевистская партия стала бюрократическим инструментом, был для Троцкого весьма нелегким и потому исключительно важным, хотя подчас автор как бы по инерции забывался и говорил о власти не бюрократизированной партии, а о власти бюрократии над партией, Советами и профсоюзами.
Троцкому было особенно трудно найти социальные корни происшедшего «термидора», без чего он, со свойственным ему марксистским догматизмом, не мог никак обойтись. Он не был здесь последователен. Наряду с экономическими факторами он признавал чисто политические в лице самой бюрократии, «насади-тельницы и охранительницы неравенства». Но все же главным источником происшедшей советской трагедии он считал бедность и культурную отсталость масс. Именно она породила «повелителя с большой палкой в руках. Разжалованная и поруганная бюрократия снова стала из слуги общества господином его»
[456].
Разносторонне рассмотрев рост социальных антагонизмов, включая расслоение пролетариата и противоречия колхозной деревни, которая едва приходила в себя после «грозного взрыва Гражданской войны»
[457], критически рассмотрев проблемы семьи, молодежи, культуры, армии, внешней политики, Троцкий попытался дать определение того социально-политического устройства, которое в это время существовало в Советском Союзе. Он отвергал утверждение некоторых социал-демократов, что в стране установился государственный капитализм, а советская бюрократия превратилась в новый господствующий класс. Он полагал, что «вопрос о характере СССР еше не решен историей»
[458]. Вопрос этот еще только мог быть решен, по мнению автора, в будущем — борьбой социальных сил как на национальной, так и на мировой арене.
Весьма смелыми, особенно имея в виду коммунистическое мировоззрение автора, были сравнения советского строя с национал-социалистическим режимом в Германии. Высмеивая «тайное голосование», намеченное в проекте новой конституции СССР (она была принята 5 декабря 1936 г.), он несколько легкомысленно отмечал, что «на тайное голосование не посягнул и Гитлер»
[459]. В заключительной же части работы сопоставление гитлеровской и сталинской диктатур было более развернутым: «Мы приходим к неожиданному, на первый взгляд, но на самом деле непреложному выводу: подавление советской демократии всесильной бюрократией, как и разгром буржуазной демократии фашизмом, вызваны одной и той же причиной: промедлением мирового пролетариата в разрешении поставленной перед ним историей задачи. Сталинизм и фашизм, несмотря на глубокое различие социальных основ, представляют собою симметрические явления. Многими чертами своими они убийственно похожи друг на друга»
[460].
Иными словами, Троцкий приходил к выводу, что нацизм в Германии победил потому, что запоздала мировая социалистическая революция, с пониманием, что, если бы в Европе произошла революция, в ней не осталось бы места фашизму. И на теоретическом уровне с этим, видимо, можно было бы согласиться. По Троцкому, национал-социализм в Германии стал альтернативой интернациональному социализму Маркса. Отказываясь от своих прежних предположений о том, что в СССР возможно мирное восстановление «социалистической» или «пролетарской» демократии, Троцкий становился теперь на точку зрения о неизбежности в Советском Союзе новой революции. Существовавшая в СССР политическая власть привела к такой деформации «рабочего государства», которая, по мнению Троцкого, могла быть ликвидирована только силой: «Пролетариату отсталой страны суждено было совершить первую социалистическую революцию. Эту историческую привилегию он, по всем данным, должен будет оплатить второй, дополнительной революцией — против бюрократического абсолютизма»
[461]. Таким образом, Троцкий призывал к политической, но не к социальной революции, изобретя для этого новый устраивающий его термин: «бюрократический абсолютизм», созвучный с классическим вполне «классовым» абсолютизмом, с которым вечно боролись все революционеры, начиная с буржуазных.