Перефразировав высказывание англичан «Права или не права, но это моя страна», Троцкий закончил: «С гораздо бо́льшим историческим правом мы можем сказать: права или не права в отдельных частных конкретных вопросах, в отдельные моменты, но это моя партия». Вслед за этим он стал говорить о том, что не только у отдельных членов партии, но и у партии в целом могут быть ошибки, но и в этом случае, если коммунист считает решение неправильным, он полагает: «Справедливо или несправедливо, но это моя партия, и я несу последствия ее решения до конца».
В очередной раз Троцкий протягивал руку Сталину. Он признавал, что партия всегда права, а он, Троцкий (или он — Сталин), являясь всего лишь винтиками большой машины, могут быть не правы. В великой исторической перспективе, называемой всемирной коммунистической революцией, партия была всегда права. Сталин принял протянутую Троцким руку. В своем заключительном слове
[226] он снисходительно пожурил Троцкого, что тот преувеличивает всегдашнюю правоту партии, которая не раз ошибалась, не раз ошибется и не может не ошибаться, но умеет исправлять свои ошибки.
Дебаты на XIII съезде показали, что позиции Троцкого в партии явно слабеют. В его прямую поддержку не выступил никто. Даже Преображенский, подписавший «Заявление 46-ти» и в целом отстаивавший правильность этого документа, ни разу не упомянул его фамилию. Крупская, только еще недавно заверявшая в теплом отношении ее покойного супруга к Троцкому, а теперь робко высказывавшаяся за примирение в партии, полностью поддержала курс Политбюро, хотя и она лично Троцкому претензий не предъявляла. Другие же делегаты, отлично чувствуя, куда дует ветер, позволяли себе грубые нападки на Троцкого, борясь не столько за сталинскую линию, сколько за собственную карьеру. Некоторые из них, не обладая достаточной осторожностью и хитростью, подчас проговаривались, почему столь нервно восприняли слова Троцкого о «губкомовской обломовщине» и о необходимости омоложения аппарата. Как сказал К. М. Гулый, избранный от Харьковской губернии, «мы поняли это на местах таким образом, что тов. Троцкий хочет распустить губкомы, распустить товарищей, которые мешают тов. Троцкому вести ту или иную политику». Гулый несколько раз повторил, что Троцкий «заболел от своих ошибок», что ему надо «излечиться от своих ошибок»
[227]. Защищать Троцкого от обвинений провинциального депутата никто из участников съезда не стал.
Формально считавшийся в это время то ли вторым, то ли третьим лицом в партии, послушно выполнявший в те дни сталинскую волю, Зиновьев был особенно непримирим к Троцкому. Он заявил, что в «Новом курсе» Троцкого «нет ни грана большевизма»
[228], безапелляционно и директивно отвергал возможность не только существования в партии фракций, но и групп, отстаивающих свои взгляды, на сохранении которых настаивали некоторые партработники, в частности помощник прокурора РСФСР Крыленко
[229]. Зиновьев предлагал исключить Троцкого из состава ЦК и даже поставил вопрос об изгнании его из партии. Однако предпочитавший не торопиться Сталин это предложение отверг
[230]. Более того, на XIII съезде Троцкий был избран в состав ЦК, а затем и в Политбюро
[231].
2. «Уроки Октября» и «литературная дискуссия»
Троцкому были чужды нравы, удовольствия и развлечения советской партийной среды. Он не скрывал этого. В своих мемуарах он писал:
«Если я не участвовал в тех развлечениях, которые все больше входили в нравы нового правящего слоя, то не из моральных принципов, а из нежелания подвергать себя испытаниям худших видов скуки. Хождение друг к другу в гости, прилежное посещение балета, коллективные выпивки, связанные с перемыванием косточек отсутствующих, никак не могли привлечь меня. Новая верхушка чувствовала, что я не подхожу к этому образу жизни. Меня даже и не пытались привлечь к нему. По этой самой причине многие групповые беседы прекращались при моем появлении, а участники расходились с некоторым конфузом за себя и с некоторой враждебностью ко мне. Вот это и означало, если угодно, что я начал терять власть»
[232].
Таков был характер Троцкого, исправить его наш персонаж не был в состоянии, да и не собирался это делать. Но оружия Троцкий не складывал. Вскоре после съезда он начал переходить от активной обороны к своеобразным фланговым или периферийным наступательным операциям, избрав в качестве средства печатные выступления в жанре исторического очерка и мемуарных фрагментов, насыщенных ярко выраженным политическим содержанием с характеристиками Ленина и других деятелей революции. Троцкому необходимо было показать, что из всех большевистских руководителей он ближе всех стоял к Ленину, что именно эта пара внесла решающий вклад в успешное проведение Октябрьского переворота. Ленинский культ личности, созданный Сталиным, Зиновьевым и Каменевым для борьбы с Троцким, должен был, по плану Троцкого, помочь Троцкому удержаться у власти.
Троцкий действительно был наиболее близок к Ленину в предоктябрьский период и непосредственно после прихода к власти. Это была близость почти исключительно политическая, в отдельные моменты переходившая в личную, хотя и тот и другой предпочитали не иметь подлинных друзей, являющихся неудобной ношей в политике. Не случайно первые историко-политические произведения Троцкого были посвящены именно покойному Ленину, с которым уже нечего было делить.