Лев Троцкий. Революционер. 1879–1917 - читать онлайн книгу. Автор: Георгий Чернявский, Юрий Фельштинский cтр.№ 73

Лёва и Сережа, как это свойственно детям, очень быстро овладели немецким языком, что не мешало им общаться с родителями по-русски, на который они переходили, сами этого не замечая. Но когда родители обращались к ним по-немецки, это вызывало недоумение, и дети в таких случаях отвечали по-русски.

Авторитет отца был для детей беспрекословным. Дочь советского партийного деятеля А.А. Иоффе ^[561] Надежда сохранила раннее воспоминание о венских днях: «Мы с Лёвой — нам обоим года по три или четыре — сидим за столом и едим кашу. Я свою порцию уже съела, а Лёва балуется, капризничает, бросает ложку. Заходит Лев Давидович, спрашивает: «Как дела, ребятишки?» Я тут же докладываю (хорошая, должно быть, была стервочка), что я кашу съела, а Лёва не ест, балуется. Он посмотрел на сына, очень спокойно спросил: «Так почему ты не ешь кашу?» Лёва схватил ложку и, глядя на него, как кролик на удава, начал поспешно запихивать в себя кашу, давясь и кашляя. А между тем я не помню случая, чтобы Л[ев] Д[авидович] не только наказывал, но даже голос повысил на ребёнка» ^[562].

В это время Троцкий особенно сблизился с самим Адольфом Абрамовичем Иоффе. Родившийся в 1883 г. сын богатого симферопольского купца караимского происхождения, Иоффе учился в Берлине, где стал врачом и увлекался новаторским психоаналитическим учением Зигмунда Фрейда и его ученика, а затем и соперника Альфреда Адлера, у которого сам он лечился, поскольку страдал тяжёлой нервной болезнью и пытался вылечиться при помощи психоанализа. Супругой Адлера была русская эмигрантка Раиса Тимофеевна.

Иоффе включился в социалистическое движение. Возвратившись в Россию, участвовал в революции 1905 г., был сослан, бежал, эмигрировал и поселился в Вене, и вот теперь сблизился с Троцким. Человек слабого здоровья, он был полон энергии, можно сказать, фанатизма. В Троцком, который был на четыре года старше, он видел образец для подражания. На всём своём жизненном и политическом пути оба они были близки, и мы ещё не раз будем упоминать это имя.

Скорее всего, именно Иоффе привлёк внимание Троцкого ко все более входившим в моду психоаналитическим теориям, которые явно противоречили марксистским материалистическим догмам. Весьма ловко используя оружие диалектики, позволявшее производить лихие логические прыжки в разные, порой противоположные стороны, в силу пресловутого закона «отрицания отрицания» и других гегельянских вывертов, Троцкий попытался найти точки примирения марксизма с фрейдизмом. В статьях, написанных до 1917 г., он упоминал психоаналитическое учение лишь изредка. Позже, однако, он несколько раз позволил себе вольность поставить Фрейда почти на один уровень с Марксом. Создавший авторитетную научную школу индивидуальной психологии, внёсший вклад в теорию сновидений, Адлер способствовал развитию интереса Троцкого к фрейдизму, который сохранился у Троцкого в течение многих лет. А в 1930-х гг., когда Троцкий оказался в новой эмиграции и стал устанавливать связи со своими сторонниками, Раиса Адлер, безусловно с ведома своего супруга (он скончался в 1937 г.), оказывала ему существенную помощь.

Контакты в бурлившей жизнью, эстетическими и философскими поисками, космополитической Вене позволяли Троцкому расширить кругозор. Он с равнодушной холодностью и даже неприязнью отнёсся к публикациям догматичного Ленина, метавшего громы и молнии на философских «уклонистов». Троцкому были значительно ближе те колеблющиеся большевики, которые стремились сочетать марксистские взгляды с новейшими тенденциями в философско-культурологической области. Публицистические выступления А.А. Богданова, А.В. Луначарского, в какой-то степени М. Горького, стремившихся соединить так называемый «махизм», новейшее учение австрийского физика и философа Эрнста Маха, с выкладками Маркса и Энгельса (наиболее чёткое выражение эти попытки получили в разработанной Богдановым концепции коллективизма, или эмпириомонизме), привлекали его сочувственное внимание.

Эмпириомонизм и близкий к нему эмпириокритицизм все более резко контрастировали с позицией Ленина, который даже «изящно» обозвал в одном из писем 1909 г. Богданова и Кº «бандой свиней» ^[563], а в письме Горькому 18 марта 1908 г. признавался: «Сегодня прочту одного эмпириокритика и ругаюсь площадными словами, завтра — другого и матерными» ^[564]. Надо, впрочем, отметить, что истеричный Ленин негодовал не столько по поводу философского «уклонизма» названных деятелей, сколько потому, что они ставили под сомнение его лидирующую роль в большевизме, его качества как теоретика, были готовы на известное сближение с некоторыми меньшевистскими группами. В Богданове Ленин видел конкурента на роль вождя большевистской фракции, тем более что между ним и Богдановым возникла финансовая дрязга за обладание средствами покойного фабриканта Н.П. Шмита ^[565], к которым получили доступ большевики ^[566].

Рязанов, постепенно отходивший от практических партийных дел, хотя и сохранивший интерес к профессиональному движению, всё более увлекался штудированием произведений и документов Маркса и Энгельса, их трактовкой, но главным образом выявлением новых материалов, связанных с их жизнью и деятельностью. Постепенно Рязанов превращался в историка — архивоведа и источниковеда. Троцкого особенно не интересовали эти научные изыскания, и он общался с Рязановым главным образом как с весёлым, шумливым человеком, к тому же постоянно придумывавшим какие-то трюки для мальчиков. Рязанов был абсолютно лысым, и Серёжа, влюблённый в этого яркого человека, как-то по секрету сказал отцу, что он хотел бы, чтобы у него была такая же причёска, как у дяди Давида.

Из мемуаров Троцкого и его супруги, из статей, которые он публиковал в австрийской, германской, а затем и в русской прессе, создаётся впечатление, по всей видимости вполне обоснованное, что жизнь в Вене была самым спокойным периодом в жизни Троцкого. В то же время мемуары ярко окрашены «последующим опытом», который нередко превращал дружеское и подчас даже сибаритское общение с теми или иными австрийскими и германскими деятелями в серию обвинительных актов по их адресу. Особенно это касалось Рудольфа Гильфердинга, с которым Троцкий познакомился в 1907 г. в доме Карла Каутского. «Гильфердинг проходил тогда через высшую точку своей революционности, что не мешало ему питать ненависть к Розе Люксембург и пренебрежение к Карлу Либкнехту», — утверждал Троцкий в 1930 г. Отношения с Гильфердингом приняли «внешнюю форму близости». Они перешли на «ты». «Гильфердинг в тот период с великим презрением третировал неподвижную и пассивную германскую социал-демократию, противопоставляя ей австрийскую активность».