— Ты голодный? — спросила Тиаки.
Мужчина кивнул, не отрывая глаз от дороги и не меняя выражения лица. Со всех сторон их окружали небоскребы, и свет из их окон — столько различных цветов и теней! — казалось, вился вокруг них, окутывая светлым коконом.
«Я не могу описать чувства, которые к нему испытываю, — думала Тиаки, — но мне, может быть, ничего и не нужно. Он не собирается задавать мне много вопросов, я не собираюсь рассказывать ему о себе. Можно сказать, что он не любит выслушивать исповеди. Хотя кто знает, есть ли в мире еще такие люди? Все хотят рассказать о себе, и все хотят выслушать чью-то чужую историю, так что все мы любим играть в знаменитость и репортера. „Это может очень расстроить, когда тебя насилует собственный отец, — можете ли вы описать свои чувства в этот момент?» „Да. Я все плакала и плакала. Не понимая, как такое могло случиться со мной», — что-нибудь в таком роде. Все вертится вокруг сравнительного анализа ран».
Этот человек совсем другой. Но она спрашивала себя: тот ли он, кого она ждала? И ее различные «я» — то «я», которое облизывал папаша, то, которое шептало «я люблю тебя», когда он лапал ее за интимные места, «я», которое смотрело на нее из угла потолка, «я», которое приказывало ей «умри», и то «я», которое отгибало ножницы из перочинного ножа, — все они отвечали одинаково: «Кто знает». Кто может знать, какого человека она ждет на самом деле? До сих пор она просто принимала всех, кто выказывал к ней интерес, и оказывался рядом с ней, и чем-то для нее жертвовал, и хотел ее тела.
«Да и неважно, тот это или не тот, — думала Тиаки, глядя на мужчину, который даже не позаботился протереть свои запотевшие очки. — Когда мы будем в моей комнате, я заставлю его пролить слезы радости и благодарности».
— Мы почти на месте, — сказала Тиаки. — Я сделаю немного горячего супа, или мяса, или чего-нибудь такого. Хорошо?
— Ага… — ответил он хриплым шепотом. Сможет ли он пройти в ее комнату так, чтобы никто не заметил. Наверняка он знал одно:
ему нужно немного отдохнуть. Сперва отдохнуть, а потом уж он придумает, что делать дальше.
* * *
— Примерь эти тапочки: они скорее летние, но миленькие, правда? Они из Марокко. У меня и других много, смотри. Вот эти, например, в древнекитайском стиле — не правда ли. шелк прикольный? Конечно, они на маленькую ножку, так что это просто напоказ, носить ты их не сможешь. А марокканские грубоваты, если надеть их без носков, но в носках они очень удобные, как ты думаешь?
У нее была просторная однокомнатная квартира с пушистым ковровым покрытием всюду, кроме прихожей и кухни. Новая система климатконтроля на одной из стен испускала жар с низким, почти неслышным шумом. Стеклянная дверь рядом вела на веранду, заставленную складными садовыми стульями. В отдалении виднелись небоскребы Западного Судзуки.
Такси провезло их мимо этих небоскребов в маленький новый жилой комплекс между торговым и жилым районами Син-Окубо. На первом этаже не было консьержа. Здание было построено в форме буквы «U», и между его крыльями расположился крошечный садик с растениями в горшках и статуей ангела. Стены лифта были стеклянные, так что можно было видеть, как фигура ангела исчезает, по мере того как ты поднимаешься.
Им нужен был шестой этаж. По коридору мимо них прошел человек со щенком, но девушка ничего ему не сказала, да и сам он едва их заметил. Здесь было довольно темно, тусклый свет падал косо, так что Кавасима был уверен, что старик особенно его не разглядел.
Девушка сунула в щель магнитную карту и открыла дверь, потом включила свет и представила ему свою коллекцию тапочек, которую держала под вешалкой в прихожей. Он надел марокканские тапки, которые она ему предложила. Они были желтыми и по виду напоминали сандалии.
— Хочешь немного эспрессо? — спросила она. — А может, тебе лучше пива, джина или чего-нибудь в таком роде?
Кавасима выбрал кофеин, девушка указала на эспрессо-кофеварку («Она из Германии!») и взяла с полки кофейную чашечку фирмы «Джи-нори». Кофеварка напоминала промышленную модель, и ее стальная поверхность блестела, как зеркало. Она повозилась с ней, потом пересекла комнату, подошла к шкафу возле кровати, куда повесила пальто Кавасимы, и начала раздеваться. Глядя на него, она движением бедер сбросила юбку. Он смотрел на нее, стоящую перед ним в красных трусах, и думал о том, как по-разному может выглядеть женщина в разной обстановке. Он видел и трогал обнаженное тело этой девушки в номере отеля, в ванной, в коридоре, но сейчас ее кожа казалась еще белее, чем прежде, она почти светилась. А когда он натягивал ей трусы, он не мог не заметить пушистые волоски у нее на пояснице и около пупка. Какой прекрасный животик!
Она надела серую футболку и болтающуюся на бедрах вельветовую юбочку, не закрывавшую ее перевязанные раны. Застегивая юбку, она посмотрела на Кавасиму и прошептала: «Ненадолго!» Она имела в виду, что он сейчас соберется с силами, и она снова все это снимет.
— Милая комната, — сказал он.
Густой, темный кофе полился из эспрессо-кофеварки в нарядную чашку.
— Я не растрачиваю деньги по пустякам, — сказала девушка, проходя в кухню. Она взяла чашку, поставила ее на столик и села рядом с ним. — Многие девушки любят ночные клубы или выпивку и все такое… А я нет. И платьев я себе много не покупаю. Я предпочитаю пополнять свой гардероб помаленьку — понимаешь, что я имею в виду? Покупаю вещи, которые мне действительно нравятся.
Напротив дивана в форме буквы «L» находились книжные полки. Там стояли в основном книги ужасов и детективы в мягких обложках, полное собрание комиксов для девочек и альбом фотографий, озаглавленный «Трупы», — вперемешку со множеством брошюр, рассказывающих о посуде и мебели. В CD и видео она, правда, разбиралась плохо: он обнаружил всего три отечественных фильма, считавшихся хитами, несколько CD из серии «Величайшие классические мелодии» и еще десяток саунд-треков или избранного в исполнении японских поп-звезд. Телевизор висел на стене комнаты, и стерео было устаревшей хай-фай системы.
— Сейчас минутку отдохнем, а потом я сварю суп, — сказала Тиаки. — Не хочешь послушать музыку?
Мужчина кивнул, и она поставила «Дневную классику. Часть III». Подборка состояла из ноктюрнов Шопена, симфонических этюдов Шумана и песен Шуберта. Она приглушила звук и плотнее прижалась к мужчине, допивавшему эспрессо. Тиаки уже хотела сказать: «Правда, пианино звучит как дождь?», но он заговорил первым:
— Раньше было слишком холодно, чтобы разговаривать, — произнес Кавасима. Он согрелся в комнате, и воспоминания о белой коже живота девушки ожили в его сознании, снова распалив возбуждение и нервозность. — Так как все было там, в больнице?
Ока задрала вельветовую юбочку и показала ему повязку на бедре. Кавасиме хотелось знать, о чем она говорила с врачом. Не было никаких гарантий, что она не обмолвилась ему про записи. Как ему представлялось, полиция, поднятая на ноги доктором, могла уже окружить этот дом и поставить у входа в квартиру человека, чтобы застигнуть его с поличным, как только в руках появится нож для колки льда. Но, высаживаясь у дома, он не обнаружил никакого «хвоста» за такси, ни единой машины, вообще никаких признаков, что за ними следят, — вне или внутри дома. Конечно, его не смогут арестовать только за то, что у него при себе ножи или записная книжка, в которой он описывает, как совершит убийство. А если девушка солгала врачу и сказала, что это он ранил ее в бедро, то полиции достаточно исследовать раны, чтобы понять, что они нанесены не ножом для колки льда и не длинным ножом, а тоненькими лезвиями ножниц из перочинного ножика. А глубина и характер ран доказывают, что они нанесены самим обладателем этого ножа.