По распоряжениям президента и генсека почти немедленно были начаты переговоры в Вене на встрече не только дипломатов, но и представителей КГБ и ЦРУ. Взаимные претензии по поводу арестов предъявлялись в переписке между Шульцем и Шеварднадзе и даже между Рейганом и Горбачевым. Президент заверил генсека, что у Данилоффа «нет никаких связей с правительством Соединенных Штатов». Однако Горбачев счел это заверение неосновательным, что Рейган воспринял как личную обиду.
Однако после недолгих переговоров были найдены соответствующие юридические ухищрения (Захаров заявил, что не будет оспаривать обвинения, и был выдворен из США, а Данилофф помилован Президиумом Верховного Совета СССР)
[679].
29 августа оба фигуранта вылетели в свои страны, а на следующий день было объявлено, что встреча Рейгана и Горбачева состоится в Рейкьявике 11–12 октября.
Консерваторы в США резко критиковали достигнутую сделку, но в то же время понимали, что она была необходима, чтобы открыть возможность дальнейших переговоров. Тем более это осознавал президент, который отметил необходимость ее в своем дневнике, добавив: «Их человек — шпион, схваченный за руку, а Данилофф — заложник», и продолжал: «Ответ Горбачева на мое письмо был заносчивым. Он отверг мое заявление, что Данилофф не является шпионом. Я чертовски взбешен. Все это мы уже проходили. Мы арестовываем шпиона, Советы хватают первого попавшегося американца, придумывают обвинение и требуют обмена»
[680].
При этом Рейган продолжал свое наступление по вопросу о правах человека в СССР, а Горбачев все более сознавал, что надо менять всю систему. Именно в этих условиях советская сторона дала согласие на выезд на Запад известного диссидента Юрия Орлова с женой, а несколько других диссидентов были отпущены за рубеж для лечения
[681].
Еще до освобождения арестованных по обвинению в шпионаже Рейган пригласил в Белый дом жену Данилоффа Рут, показал ей список лиц, выезда которых требовала американская сторона, и спросил, не желает ли она добавить какие-либо имена (вписано было имя генетика Д. М. Гольдфарба). Первыми в списке Рейгана значились имена академика А. Д. Сахарова и его жены Е. Г. Боннэр
[682]. Право на выезд за рубеж они не получили, но вскоре после этого Сахаров был освобожден из ссылки, которую он отбывал в Горьком, возвратился в Москву и возобновил активную общественную деятельность за коренную перестройку социальных отношений в СССР
[683].
О том, насколько детально Рейган и его помощники готовились к предстоящей встрече, свидетельствует обширный машинописный том, подготовленный в Белом доме и предназначенный для журналистов. В него вошли детальные сведения о внешней политике США, об Исландии и СССР, о первой встрече президента с генеральным секретарем, о проблеме прав человека, региональных и двусторонних проблемах и особенно о вопросах безопасности и контроля за вооружениями. К сборнику Рейган написал специальное предисловие, в котором предупреждал: «Эта встреча предоставит возможность личной, детальной и искренней дискуссии, чтобы подготовить встречу на высшем уровне в Соединенных Штатах. Переговоры в Рейкьявике будут частными, конфиденциальными и не предполагают подписания каких-либо соглашений»
[684].
Рейган и Горбачев прилетели в Рейкьявик, город, находящийся на полпуги между Москвой и Вашингтоном, с намерениями перевести процесс разрядки в практическую плоскость, но на условиях, которых продолжала придерживаться каждая сторона. Переговоры проходили в особняке на окраине города, в тихом месте. Журналисты были допущены только на итоговые пресс-конференции обоих лидеров.
На протяжении двух дней состоялось шесть встреч.
Горбачев по-прежнему, соглашаясь на пятидесятипроцентное сокращение стратегических ракет и полное устранение советских и американских ракет средней дальности с территорий других европейских стран, добивался обязательства Рейгана не выводить СОИ за пределы лабораторных исследований в течение десяти лет (ранее назывался срок 15 лет, но существенной разницы между этими отдаленными сроками, разумеется, не было).
Рейган, действовавший по принципу «доверяй, но проверяй», который он, как уже упоминалось, не раз повторял Горбачеву, поддерживал только двустороннее соглашение: сокращение стратегических вооружений и устранение ракет средней дальности из стран Европы при условии развития стратегической оборонной инициативы в полном объеме. Он, однако, по-прежнему далеко не полностью доверял советской стороне, особенно в связи с недавним шпионским скандалом. После встречи он писал М. Тэтчер: «Русские не хотят воевать, они хотят одержать победу, угрожая ядерным оружием»
[685]. Самому же Горбачеву Рейган говорил, что заключение договора по стратегическим наступательным вооружениям при замораживании американской оборонительной программы «требует исключительного уровня доверия», которого пока нет, и «поэтому мы не можем принять вашу позицию».
Один из советников Рейгана по вопросам безопасности, Мартин Андерсон, присутствовавший на переговорах, утверждает, что президент прямо заявил советскому генеральному секретарю, что американцы полностью обанкротят советскую экономику при помощи СОИ, если СССР не пойдет на компромисс. «Я был с Рейганом, — рассказывал Андерсон, — и он действительно вел себя грубо. За закрытыми дверями Рейган просто припирал Горбачева к стенке»
[686]. Вряд ли эта оценка соответствовала действительности полностью, но тот факт, что в морально-политическом отношении СОИ использовалась в качестве орудия давления, безусловен.