Я возвела глаза к потолку. Миролюб покосился на меня, коротко улыбнувшись.
— Тревожилась она за тебя. А я дорогу к тебе найти не мог.
Альгидрас уперся руками в узкую койку и привстал, шумно втянув воздух сквозь зубы.
— Ну, куда скачешь? — Миролюб бросился к нему на помощь и по пути едва не снес с ног меня, что в такой комнатушке было неудивительно.
— Сам, — огрызнулся Альгидрас и неловко уселся на койку, болезненно морщась.
— Не нужно было вставать, — пробормотала я, не в силах оторвать взгляда от его груди, где свежий шрам, спускавшийся с плеча, встречался с полоской строго рубца. И он мне рассказывал, что он не воин?
Я с усилием отвела взгляд от шрамов и посмотрела в его глаза. Комнату освещал лишь фонарь, стоявший на сундуке у кровати, потому половина лица сидящего Альгидраса терялась в тени.
— Радим-то прийти дозволил? — серьезно спросил он и тут же, словно не ожидая от меня правдивого ответа, поднял взгляд на Миролюба.
Миролюб скорчил гримасу и потер лоб.
— Он пока не знает, — наконец честно ответил он.
Альгидрас какое-то время молчал, рассматривая Миролюба, точно что-то для себя решал, а потом негромко проговорил:
— Ты ее домой сведи, а потом приходи. Поговорить ведь хотел?
Миролюб покосился на меня, потом повернулся к Альгидрасу.
— Хотел. Только Велена на меня собаку спустит, если снова приду, — коротко улыбнулся он.
— Если у вас разговор не для моих ушей, я во дворе побуду, — подала голос я, даже не пытаясь скрыть обиду. Как до дома доведи, так сразу нужна, как слова передай, так тоже…
Кстати, о словах.
— Не успела я княжичу о его доспехе сказать, — сказала я, разворачиваясь к выходу.
— А что с доспехом? — быстро спросил Миролюб.
— А на нем надпись на старокварском, — будто здесь не было Альгидраса, ответила я.
— Что?
Я посмотрела на Миролюба, и меня встретил совершенно потрясенный взгляд. Княжич тут же развернулся всем корпусом к Альгидрасу и навис над ним:
— На каком, говоришь?
— На старокварском, — сказал Альгидрас, выпрямляясь, отчего влажная тряпица сползла с его спины, заставив хванца на миг зажмуриться. Я тут же бросилась к нему, отодвигая Миролюба, и подхватила край пахнущей мазью ткани.
— Вы разговор никак отложить не можете? — прошипела я Миролюбу, осторожно набрасывая ткань на исполосованную спину, отмечая про себя, что у вновь ссутулившегося от боли Альгидраса торчат позвонки, будто его не кормят.
— Я уезжаю на заре, — в голосе Миролюба послышалось некое подобие вины, хотя лично я сомневалась, что ему вправду жалко хванца.
Я бросила на княжича еще один сердитый взгляд, но он не заметил, пристально глядя на макушку согнувшегося Альгидраса. И мне снова не понравился этот взгляд.
— Может, тебе снадобья какие нужны? — спросил Миролюб.
— Есть все, — ответил Альгидрас, стараясь отдышаться. — Через пару дней уже подживет.
Лично я в этом сильно сомневалась. Миролюб, вероятно, тоже. Но что изменилось бы, если бы мы сейчас хором опровергли оптимистичное заявление хванца?
Альгидрас осторожно выпрямился, и я с состраданием заметила, что его слегка потряхивает. Я надеялась, что просто от боли, а не оттого, что у него начинается жар. Тонкие бледные пальцы теребили штанину на колене, а сам Альгидрас упорно не поднимал голову. Я смотрела на выступавший позвонок на его шее, и мне жутко хотелось сделать хоть что-то, чтобы он перестал так страдать. А потом я почувствовала на себе взгляд Миролюба и резко вскинула голову. Он смотрел так, будто все давно понял, и я снова вспомнила слова Добронеги о том, что княжич хорош и добр, пока его добро не трогают. Я постаралась справиться с лицом, чтобы не выглядеть так сочувствующе. Впрочем, вряд ли это смогло бы переубедить Миролюба, однако вслух он не сказал ничего, так что я снова, в который раз, почувствовала себя виноватой, а еще в голове всплыла мысль о том, что помолвка теперь под вопросом и, возможно, мне самой придется решать судьбу наших с Миролюбом отношений. От этого что-то тревожно сжалось в груди.
— Хванец, если у тебя силы есть, расскажи про доспех. Да мы пойдем. Мы вправду только справиться зашли.
Альгидрас чуть тряхнул головой, убрал волосы с лица и поднял голову:
— На пластине дядьки твоего слова на старокварском, — повторил Альгидрас то, что я уже сказала и без него.
— Откуда они?
— А вот то у отца своего спроси.
— Но домыслы у тебя есть?
Кажется, в эту минуту обо мне напрочь забыли. Альгидрас с Миролюбом смотрели друг на друга, не отрываясь. Альгидрас медленно кивнул.
— Эти слова… древний уговор со Святыней.
— С какой?
— А вот этого я не знаю, княжич. На острове хванов хранился Священный Шар. Для него совершали обряды. Он хранил род. Слова «да не перервется род» — слова договора.
— Но хваны погибли, — Миролюб, прищурившись, прислонился спиной к стене, настраиваясь на долгий разговор. — Прости, Олег. Я понять хочу.
— Погибли, — медленно кивнул Альгидрас, — потому что она не хранила всех — лишь род старосты. Они погибли, но род не прервался. Я выжил.
— Как? Выжил как?
Я покосилась на Миролюба, злясь на его неуместное любопытство. Вваливаться к полуживому человеку и выспрашивать, как погибла вся его родня — это, по-моему, было верхом бестактности. Однако никто из них не обращал внимания на такие мелочи.
— Они взяли меня в обряд.
Миролюб выдохнул и нервно убрал с лица упавшую прядь.
— Ты был в обряде, хванец?
По его тону я поняла, что с Альгидрасом там случилось что-то страшное. Я бросила быстрый взгляд на хванца. По его лицу было невозможно что-либо понять. Он был все так же бледен, на лбу блестели капельки пота, влажные волосы в беспорядке падали на лицо, мешая ему смотреть на Миролюба. Однако он не спешил их убирать, равно как и отвечать на вопрос, который, похоже, не требовал ответа.
— Ты прошел обряд до конца? — все тем же странным голосом спросил Миролюб и покосился на меня. Мне даже не пришлось притворяться испуганной — я и так в ужасе переводила взгляд с одного мужчины на другого. Миролюб выглядел так, будто был близок к тому, чтобы схватить меня в охапку и опрометью броситься прочь из этого дома — столько тревоги было в зеленых глазах. Однако, когда Альгидрас заговорил, он просто перевел на него взгляд и остался стоять, прижимаясь спиной к стене.
— Прошел, княжич. И выжил, как видишь, — взгляд Альгидраса был тяжелым. — Я не мог умереть. Святыня хранила.
— Так это не сказки? — в голосе Миролюба слышалось недоверие. — Если хранит, так и от стрелы не погибнешь?