Обсудив тему гражданства, они сошлись на Франции. М’бутунга признался, что ему больше импонирует Англия или Австралия, но английским языком он владел значительно хуже, чем французским или даже русским, — можно сказать, не владел вообще, — а потому не хотел привлекать к себе внимание странным сочетанием британского паспорта с неспособностью связать хотя бы несколько слов на языке Шекспира.
К концу обсуждения язык у африканца уже заметно заплетался, взгляд осоловел, а лицо приобрело сонное, тупое выражение, свойственное людям, находящимся в предпоследней стадии опьянения.
— Что за черт? — едва шевеля одеревеневшими губами, с трудом выговорил он. — Что за… дрянь ты… пьешь… на своей конспиративной квартире?
— Хорошая водка, — равнодушно возразил Писарь. — Ты просто устал. Поспишь немного, и все пройдет. Поверь, проснешься ты уже совсем другим человеком.
Последнее заявление не содержало ничего, кроме голой правды, и М’бутунга, несмотря на свое стремительно ухудшающееся самочувствие, кажется, это понял.
— Ах ты… прохвост! — не столько воскликнул, сколько промямлил он и вскочил, опять схватившись за пистолеты.
Его качнуло, глаза его закрылись, и он начал валиться вперед, прямо на заставленный тарелками, банками и свертками стол. На дворе стояла глубокая ночь, и, чтобы не объясняться с разбуженными грохотом и звоном соседями, Писарь, привстав, легонько толкнул все еще продолжающего цепляться за рукоятки наполовину вытащенных из карманов «стечкиных» африканца в грудь. М’бутунга рухнул обратно в кресло, бессильно откинув голову на спинку.
Писарь немного подождал, пощелкал у спящего перед носом пальцами, опасаясь подвоха, а затем завладел пистолетами.
— Отвоевался, господин президент, — сказал он, сковывая запястья спящего вынутыми из кармана дорогого пиджака хромированными наручниками.
Глава 10
— 3-зараза! — Быков отшвырнул монтировку, и она с глухим звоном упала в красную пыль. — Ну жулье, ну прохвосты! Вернусь — всех наизнанку выверну!
Юрий Якушев нерешительно потеребил лежащую в нагрудном кармане пачку сигарет, но доставать ее не стал. Теперь, когда машина стояла и создаваемый ее движением ветерок не обдувал лицо, жара навалилась сверху, как тонна тлеющего угля, и было страшно даже подумать о том, чтобы еще что-то зажечь, пусть даже это будет всего-навсего сигарета.
— Брось грозиться, Данилыч, — сказал он. — Тебя же воспитывали в духе интернационализма.
— Жулик — понятие интернациональное, от цвета кожи не зависящее, — сказал Быков.
Выпрямившись во весь рост, он бесцельно повертел в руках сломанный гидравлический домкрат и с лязгом швырнул его обратно в захламленный багажник. Домкрат, по всей видимости, был сломан уже тогда, когда они брали машину напрокат в последнем большом городе на своем пути; возможно, он пребывал в нерабочем состоянии уже не первый десяток лет — такой, по крайней мере, у него был вид, — но чернокожий механик, вручая Быкову ключи от машины, об этом не упомянул.
Вокруг дремала разморенная полуденным зноем саванна. Повисшее почти в зените злобное солнце выжигало с небосвода остатки голубизны, в вышине описывали широкие плавные круги две большие птицы. Даша сидела в машине и, задрав голову, разглядывала их через видоискатель фотоаппарата. Юрий предположил, что это стервятники, и без особых усилий проглотил мрачноватую шутку по этому поводу: было так жарко, что не хотелось даже зубоскалить.
Поправив на макушке купленную в Каире всего три дня назад, но уже начавшую приобретать заслуженный, потрепанный вид панаму, Юрий неторопливо двинулся вдоль обочины.
— Ты куда намылился, военный? — осведомился Быков.
— Все тебе расскажи, — не оборачиваясь, сказал Юрий. — Камень поищу.
— Это дело, — одобрил его смекалку Роман Данилович.
Чтобы не терять время, он освободил и снял укрепленную на капоте запаску — лысую, как и все остальные колеса доставшегося им ископаемого «лендровера», не внушающую особого доверия, но целую и, как ни странно, даже не нуждающуюся в подкачке. Бросив ее в пыль рядом с пробитым колесом, он отыскал в багажнике крестообразный баллонный ключ, наверняка, как и машина, помнивший времена колониального рабства, и принялся поочередно отвинчивать приржавевшие намертво крепежные болты. Его могучие мышцы перекатывались под тонкой тканью пропотевшей насквозь рубашки — просторной, навыпуск, с широкими, до локтей рукавами. Эту распашонку он приобрел там же, в Каире, по настоянию Якушева, считавшего необходимым замаскировать впечатляющее телосложение Ти-Рекса и придать ему более или менее мирный, праздношатающийся вид.
Африка, в которую так мечтал попасть Роман Данилович, встретила его не горячо и не холодно, а вполне обыкновенно — как всех. Он ехал сюда как турист и поначалу именно им и являлся — неискушенным, не шибко богатым среднестатистическим туристом из России, в высшей степени подверженным всем мелким неприятностям и нелепицам, которые выпадают на долю неопытного путешественника.
Из-за продолжавшихся в Египте беспорядков им пришлось провести в Каире целых двое суток, дожидаясь оказии, чтобы двинуться вглубь континента. Не воспользоваться таким случаем и проваляться все это время в гостинице было бы просто преступно — так, по крайней мере, считала Даша. Быков был с ней целиком и полностью согласен. Он пожелал осмотреть пирамиды. Пирамиды были осмотрены и признаны им сооружениями впечатляющими, особенно с учетом возраста, но не стоящими той шумихи, которую вокруг них подняли. Якушев промолчал: он уже бывал здесь раньше и пришел поначалу к такому же мнению, а потом, поразмыслив, решил, что виноваты не пирамиды, а именно их слава. И даже не слава как таковая, а разбуженное ею воображение: когда долго чего-то ждешь, предвкушая и по-разному представляя себе счастливый миг, предмет желания всегда оказывается намного скромнее того, что ты успел нафантазировать.
Потом Даша захотела сфотографироваться с верблюдом. Юрий нашел это желание немного странным, но спорить не стал: пусть ее резвится, заняться-то все равно нечем! Кроме того, это было не его ума дело и не его проблема: с некоторых пор обязанность по удовлетворению желаний этой сумасбродной особы лежала на Быкове, чем тот, кажется, был вполне доволен.
Говорливый и жуликоватый с виду погонщик приглянувшегося госпоже Быковой верблюда установил ее в наиболее, по его мнению, выигрышную позицию, дал в руку богато изукрашенный повод и, не переставая сыпать неудобопонятными комплиментами, задним ходом убрался из кадра. Быков поднял фотоаппарат, намереваясь сделать снимок. И тут «корабль пустыни», до этого момента не имевший ничего против маленькой фотосессии, вдруг решил внести разнообразие в излишне мирный, предсказуемый и, следовательно, скучный ход событий. Возможно, ему чем-то не понравился Быков; возможно, его обидело вскользь оброненное Романом Даниловичем замечание по поводу его внешности («Ну и рожа у него все-таки», — сказал, наводя камеру, Ти-Рекс). Как бы то ни было, злокозненная двугорбая скотина в истинно верблюжьей манере выразила свое недовольство, с достойной лучшего применения меткостью плюнув в его предмет — то бишь в Быкова.