— Правильно. — Африканец наконец вынул из карманов обе руки, в каждой из которых было по пистолету Стечкина. — Видишь эти стволы? Это трофеи, добытые в бою. По дороге к тебе я убил несколько человек и угнал две машины — не дома, в Африке, а уже здесь, в России. Надеюсь, ты понимаешь, что меня вынудили это сделать. Ты можешь сколько угодно смеяться над моей паранойей, но сейчас я скажу что-то, что отобьет у тебя охоту шутить. У меня нет твоего образования и опыта, но даже я понимаю: то, что со мной случилось, возможно только в двух случаях. Первый: меня похитили, чтобы заставить отдать деньги, и сделал это кто-то, кто слишком много знает о наших с тобой делах. Это значит, что где-то рядом с тобой завелся…
Он пощелкал длинными тонкими пальцами, вспоминая слово чужого языка, которым, надо отдать ему должное, по-прежнему владел весьма и весьма прилично.
— «Крот», — подсказал Писарь.
— Правильно, «крот». Тебе все еще весело?
— Более или менее. А второй вариант?
— Второй вариант еще смешнее. Если «крота» нет, значит, все это — твоя работа. И после этого ты хочешь, чтобы я спокойно ел и пил из твоих рук?
— Соображаешь, — с улыбкой кивнул Писарь и наполнил рюмки. — И по-прежнему стреляешь без промаха… Что ж, те, кого ты убил, это заслужили — не надо было хлопать ушами. Правильно говорят: если хочешь, чтобы что-то было сделано хорошо, сделай это сам.
Рука экс-президента потянулась к одному из лежащих на краю стола пистолетов.
— Давай-давай, не стесняйся, — подбодрил его Писарь. — Интересно, что ты станешь делать дальше. Обидно, наверное, будет сесть в российскую тюрьму за кражу буханки хлеба или околеть в подворотне, имея солидный счет в офшорном банке, до которого не можешь дотянуться.
— А ты что предлагаешь: сказать тебе «спасибо»?
— Для начала, — снова кивнул Писарь. — Оба названных тобой варианта отчасти верны. Под меня действительно копают, и как раз поэтому мне пришлось — понимаешь, пришлось! — обставить твой побег как похищение. Теперь, даже если кто-то пронюхает, что это именно я тебя… гм… упаковал, ему будет ясно, что ты мне не друг и не родственник. Конечно, на пальбу в своем загородном доме и человеческие жертвы я не рассчитывал, но так, пожалуй, даже лучше. Камеры наблюдения, несомненно, запечатлели твой побег во всех драматических подробностях, и теперь, если что, с меня взятки гладки: был и сплыл, и концы в воду… Спустя какое-то время — скажем, весной, когда сойдет снег, — кто-то где-то наткнется на разложившийся труп представителя негроидной расы со шрамом на левой щеке. Мои люди аккуратно позаботятся, чтобы он не остался неопознанным, и все, кого это может интересовать, узнают, что сбежавший президент Верхней Бурунды нашел бесславный конец среди бескрайних русских снегов…
— М-да, — неопределенно промолвил слегка сбитый с толку М’бутунга.
— Если бы ты, как собирался, сошел по трапу самолета с бутылкой водки в одной руке и гроздью бананов в другой, сейчас кто-то другой записывал бы на диктофон твои показания. Тебя даже пытать не стали бы — один укол, и ты уже заливаешься соловьем… Согласись, лучше быть усталым, помятым и злым, чем мертвым и обобранным до нитки!
М’бутунга поразмыслил, ухмыльнулся и, дотянувшись до бутылки, доверху наполнил рюмки. Он был злопамятен, но необидчив и, считая месть святым делом, никогда не поддавался эмоциям.
— Ладно, — сказал он, поднимая рюмку, — давай выпьем за нашу дружбу. В конце концов, на твоем месте я поступил бы так же, а может быть, и хуже.
— Тем более что способов поступить хуже существует великое множество, — согласился Писарь, в свою очередь поднимая рюмку.
Они чокнулись и выпили — на этот раз нормально, без многозначительных пауз, обмена посудой и прочих глупостей, как встретившиеся после многолетней разлуки добрые приятели. Африканец опять занюхал выпивку рукавом, демонстрируя прискорбную неистребимость приобретенных в юности дурных привычек, потянулся за сигаретами, но, передумав курить, встал и направился на кухню, не забыв прихватить свои пистолеты. Этот чудак, видимо, по многолетней привычке продолжал свято верить в силу оружия и наивно полагал, что, постоянно таская при себе ствол — или, как в данном случае, целых два ствола, — сохраняет контроль над ситуацией.
Когда он проходил мимо Писаря, тот незаметно задержал дыхание. От господина экс-президента разило сложной смесью запахов грязи, застарелого пота, дешевого табака и водочного перегара. В душ он при этом не торопился, из чего Писарь сделал недалекий от истины вывод, что во времена своего президентства этот гиббон вряд ли пах намного лучше.
— Тебе принести что-нибудь? — спросил его беглое превосходительство, притормозив в дверях.
— По ночам не ем, — повторил Писарь и устало добавил: — Впрочем, как знаешь, а то решишь еще, что я и впрямь хочу тебя отравить.
М’бутунга коротко хохотнул и скрылся из вида. Мужчина он был крепкий, в самом расцвете сил, но усталость и пустой желудок сделали свое дело: он заметно захмелел. Писарь немного посидел, слушая, как господин экс-президент хлопает ладонями по стенам в поисках выключателя и сдавленно матерится, забавно коверкая слова. Потом открылась дверца холодильника, послышалось шуршание полиэтилена и дребезг передвигаемых стеклянных банок. Тогда Писарь вынул из кармана пузырек с прозрачной жидкостью, одним движением беззвучно извлек пробку и вылил содержимое в бутылку, где оно мгновенно и бесследно растворилось, смешавшись с водкой. Писарь убрал пустой пузырек в карман, достал другой, вытряхнул на ладонь таблетку и проглотил всухую, не запивая: запить было нечем, кроме водки, которая была уже не совсем водкой, а антидот, пусть себе и быстродействующий, еще должен был всосаться в кровь.
Африканец вернулся, нагруженный таким количеством провизии, словно собрался в далекий поход по безлюдной пустынной местности. Вывалив все это добро на стол и вооружившись принесенным с кухни ножом, он жадно набросился на еду. Писарь закурил, наполнил рюмки и предложил тост за здоровье и материальное благополучие присутствующих. «Чтоб у нас все было, а нам за это ничего не было!» — прошамкал набитым ртом сведущий в русском фольклоре африканец и выпил, снова предоставив Писарю право сделать это первым.
Теперь оставалось только ждать — недолго, минут пять, от силы десять. Писарь налил еще по одной и, чтобы скоротать время, затеял разговор о пустяках — о том, например, гражданином какой страны хотел бы стать месье М’бутунга. Вопрос был непраздный, поскольку, согласно существующей договоренности, Писарь должен был не только тайно вывезти делового партнера с Африканского континента, земля которого начала гореть у него под ногами, но и предоставить гражданство любой страны, какую тот выберет. Возможности Писаря позволяли изготовить любой паспорт, в подлинности которого не усомнился бы никто, и этим его обязательства перед африканцем исчерпывались целиком и полностью: остальное этот ловкач, с некоторых пор заделавшийся весьма состоятельным человеком, вполне мог решить и устроить сам, без посторонней помощи.