В окнах склада за его спиной поблескивало солнце. Фред положил руку на рукав моего пиджака, у него были длинные белые пальцы, с аккуратно обработанными ногтями.
– Прости, что говорю это, но, может, последнее, что тебе нужно в жизни, – это еще одна Фейт.
На протяжении долгих лет меня устраивало, что он превратил Фейт в клише. Он считал ее пустышкой, легкомысленной и беззаботной. Он помнил ее восемнадцатилетней, но даже и тогда она на самом деле не была легкомысленной и беззаботной. Она была беспокойной, жестокой и недисциплинированной, но также забавной, честной и милой. Я рассказывала ему далеко не все. Ведь так легко представить неполную версию нас самих и других людей. Это было моим маленьким порочным удовольствием – смеяться над ее глупой, бессмысленной и скучной работой парикмахера. Но я не рассказывала Фреду, как растет ее список частных клиентов, о том, что ее приглашали в журналы, она стригла на сцене перед сотнями людей на профессиональных съездах. Не рассказывала, что она много путешествовала и по работе, и ради удовольствия, а когда я в последний раз ее видела, у нее был любовник, много друзей, и насыщенная жизнь. И теперь, когда я сидела на этой скамье в окружении офисных работников, до меня дошло, что Фред не всегда бывает прав. Иногда мое желание доставить ему удовольствие сдерживало меня, а ведь много лет назад я тоже была не против повеселиться в баре и заняться неизвестно чем.
Я попыталась улыбнуться.
– Я очень привязалась к Эйлсе и к детям, в особенности, к Максу. Я хочу ей помочь.
– Мне кажется, что у тебя и без нее забот достаточно.
– Например? – И тогда я заметила, какая у него тонкая верхняя губа. – Какие у меня заботы?
Фред не ответил, только скривил рот. Его глаза были полны боли и доброты.
– Люди используют тебя, – сказал он.
– Никто меня не использует, – ответила я.
Он ревнует, сказала я себе, когда возвращалась в переполненном душном метро домой. Наши отношения основывались на удобной лжи. Фред говорил, что не хочет видеть меня одинокой, но его устраивало думать обо мне, как о зависимой, грустной и незначительной. Что ж, все изменилось. Люди двигаются по жизни дальше. Может, я устала от Фреда, может, он мне надоел. Может, для нас будет лучше какое-то время не видеться.
Глава 15
Цикл книг «Ласточки и амазонки»: неполная серия (не хватает «Голубиной почты»). Издательство «Джонатан Кейп». В переплетах из зеленой ткани, некоторые – в иллюстрированной суперобложке. 1937–57 гг.
Suspended animation, сущ. – анабиоз: временное прекращение большинства жизненно важных функций организма, без фактической смерти, как в случае дремлющих семян или впадающих в зимнюю спячку животных.
Эйлса говорит, что из-за меня работа по дому прекратилась. Это неправда. Я только один-единственный раз преградила ей путь – когда она хотела забрать книги Артура Рэнсома
[35]. Нет, возможно, она не хочет в этом признаваться, но ей просто наскучило.
Все происходило постепенно. Оглядываясь назад, я могу с уверенностью это утверждать. Ее визиты уже прекратились, хотя именно на той неделе я поняла, что все кончено.
Стены ужасно давят, когда ждешь. Во вторник Эйлса прислала мне сообщение, спрашивая, буду ли я дома. Я ответила: «Да, целый день!» – хотя без какой-либо конкретики. Она написала: «Хорошо. Заскочу», – и это тоже было неопределенно. Вначале я не придала этому значения. Я работала над словом clever (умный, ловкий, искусный, способный, даровитый) – очень интересным, колоритным коротеньким словом, которое поразительно поздно пришло в наш язык. Оно упоминается в 1682 году Томасом Брауном
[36], как специфическое для Восточной Англии, вероятно, связанное со словом clivers из среднеанглийского, которое означало «когтистые лапы, когти, тиски» (и таким образом на выражение clever devil («хитрый черт») можно посмотреть совсем в другом свете). Обычно такая работа меня увлекала, но часто бывало, что если в дело вступала Эйлса, я уже не могла сосредоточиться.
Я ждала весь день. Я не очень верю в интуицию, но именно с этим днем у меня ассоциируется нарастающее чувство страха, глубокая тревога, копошащаяся и грызущая в грудной клетке. Я решила для себя, что не буду ей ничего говорить про Тома, – пришла к выводу, что тут Фред прав, – но мне требовалось увидеть Эйлсу, чтобы убедиться, что это верное решение. Пока я ее ждала, чувствовала себя бесполезной. Сжимала кулаки, хрустела пальцами. Казалось, что дом мне отвечает – протекающий и гниющий, я чувствовала какую-то неприятную сладость в горле. Гора пластиковых пакетов, собранных за прошлую неделю, ожила на жаре – они слегка шевелились и перемещались. Когда я подвинула стакан для пишущих принадлежностей, из-под него вылезла двухвостка. Моди скребла лапами, стараясь что-то достать из-под дивана. Мне показалось, что за стеной послышался топот.
Я достала ключ из жестяной банки, в которую его спрятала, и отправилась наверх в комнату Фейт. Замком давно не пользовались, ключ заскрежетал и застрял. Я подергала дверь, и наконец, мне все-таки удалось повернуть ключ до конца, замок щелкнул. Я увидела несколько сантиметров отклеившихся обоев, а потом дверь зацепилась за складку ковра. Я толкнула ее сильнее, но она не сдвинулась. Мне пришлось бы опуститься на колени и просунуть руку, чтобы расправить ковер. Секунду я раздумывала, потом закрыла дверь, заперла и опустила ключ в карман.
Мамина комната все еще была забита до отказа. На туалетном столике лежали разнообразные побрякушки, клетчатый халат висел на крючке на двери, на подушке лежала теплая ночная рубашка кремового цвета. На полках многочисленные безделушки, целая армия детских игрушек, горы брошенных вещей. Я взяла в руки пыльного льва и заметила на нем длинный светлый волос, который запутался в искусственном мехе, – тонкая нить длиной в сорок сантиметров, вроде бы хрупкая, но сохранившаяся, несмотря на все прошедшие годы. На волос упал солнечный луч, и он словно засиял у меня в руке. У меня снова сжалось сердце от одиночества и отчаяния.
Дело близилось к пяти вечера, когда позвонили в дверь. Часы томительного ожидания тут же были забыты. С неприличной поспешностью я бросилась открывать.
На пороге стоял Том. Его волосы были растрепаны, а на щеке виднелась царапина. Он уже собирался развернуться и уйти.
– Передайте Эйлсе, что я дома, – попросил он. – Заехал всего на полчаса, и нам нужно поговорить. Вечером меня опять не будет – встреча с клиентом.
– Эйлсы здесь нет.
Он медленно повернулся, пока не оказался лицом к лицу со мной. Осторожно потер царапину на щеке.
– Мне казалось, что она собиралась провести у вас весь день. Я думал, что ей, наконец, удалось добраться до источника этого отвратительного запаха.