На последнем рубеже - читать онлайн книгу. Автор: Даниил Калинин cтр.№ 8

Правда, прикрытие из нас (бывшего городского истребительного батальона, теперь же части Елецкого партизанского отряда) получилось хреновенькое: большая часть бойцов вооружена не поймёшь чем. К примеру, у моего молодого товарища по дозору, Митьки Хрипунова, в наличии переделанная из учебной винтовка, а у меня гладкоствольное охотничье ружьё. Плюс по гранате-самоделке на брата (их штампуют на табачной фабрике) — вот и всё вооружение. И хотя опыта-то у меня поболе будет, чем у многих, мою белогвардейскую службу комиссары помнят крепко.

…Я, Григорий Демьянович Фомин, 1898 года рождения, родился в мещанской семье, вырос и прожил большую часть жизни в Ельце. Я хорошо помню купеческое время, когда город весело переливался солнечными бликами, отражающимися от золота церковных куполов; помню торжественный приезд великого князя Михаила Александровича. Его приурочили к открытию красивейшей Великокняжеской церкви, крест которой был выполнен из горного хрусталя — не скупились купчины, вкладываясь в родной город!

Тогда в городском саду имелись специальные тепличные оранжереи с тропическими фруктовыми деревьями и бродящими между ними павлинами. А каким красивым был парк купца Петрова, представляющий собой сложную систему связанных водоёмов, в которых произрастали редчайшие цветы и деревья?! В обоих парках часто играл полковой оркестр Нежинского полка, устраивались танцы. Для молодых людей продавались газированные напитки и шампанское Заусайлова, произведённое по французской рецептуре.

Конечно, весь этот рай был доступен не многим. В том же городском саду было три дорожки, по которым гуляли люди разного состояния и сословий. Таким образом, простые работяги могли прийти полюбоваться парком, но никак не смогли бы встретиться с купчихами или дворянками. Да ну и шут бы с ними, с купчихами! Хотя, конечно, унизительно.

Зато работы в Ельце хватало. Большая железнодорожная станция, при ней первое в Российской империи техническое железнодорожное училище. Табачная фабрика и ликероводочный завод, выпускающий елецкие шампанское и вина. Елецкая мануфактура, на которой плелись известные во всей Европе кружева, кожевенная фабрика и другие. Было где учиться детям всех возрастов и сословий: приходские, городские и железнодорожное училища, реальное училище (которое заканчивал я), женская и мужские гимназии.

Город был очень богат благодаря активным, предприимчивым купцам, что не жалели средств на украшение и развитие Ельца, а заводы и фабрики притягивали рабочие руки. Елец по праву мог претендовать на звание губернского города и должен был им стать. Ещё царь Александр III обещал изменить его статус с уездного на губернский, если в городе будет действовать 33 храма. И ведь заложили 33-й, да только во время войны…

На германский фронт я, 18-летний парень, попал в 16-м году. Год побед, год славы русского оружия!

Австро-венгров разбили в Галиции, турок громили уже в Малой Азии, Юденич взял Синоп. Колчак рассекал по Чёрному морю, загнав турецко-германский флот в Мраморное море, а на Балтике немцы никак не могли прорвать оборону, возведённую ещё гением Эссена. Россия готовилась к финальному рывку, к удару, что сокрушил бы кайзеровскую Германию…

Придя на Северный фронт вольноопределяющимся, я смог занять место в пулемётной роте. Пулемёт «максим» казался мне воистину сказочным, смертоносным оружием; один умелый расчёт вполне мог остановить атаку целой роты врага. Благодаря водяному охлаждению огонь из «максима» можно вести непрерывно, а большая масса и устойчивость дают отличную кучность и точность боя. В отличие от кайзеровских пулемётов, наш был оснащён щитком, закрывающим пулемётчика от пуль и осколков.

Воевал я честно; и хотя у нас не было таких лихих сражений, как у Брусилова, подраться мне пришлось крепко. И газами меня травили, и в атаку шёл вместе с пехотой, тянув за собой больше 60 килограммов пулемёта, и врага отражал. Георгиевский крест четвёртой степени заслужил по праву.

Перед госпиталем (крепко зацепило осколком) получил направление в школу прапорщиков. Но не успел я ещё выписаться, как грянула революция.

…Отречение царя, регулярные смены правительства, преступные приказы, разом развалившие армию, — страна стремительно скатывалась в пропасть. Такая грязь со дна поднялась да в князи полезла — страшно вспоминать. Грабежи, убийства, насилие стали порядком вещей. Полицию, транспорт, почту практически полностью парализовало; государство больше не выступало гарантом защиты жизни и прав человека.

Фронт трещал и прогибался под ударами немцев, держась лишь на силе духа истинных патриотов. Но с каждым днём их становилось всё меньше — «революционные массы» бунтовали, расправлялись с офицерами; дезертирство было массовым. В таких условиях оставаться в строю я не захотел, да и до фронта добраться не смог бы. Нет, я отправился в родной город, в надежде воссоединиться с семьёй и при необходимости защитить родителей.

Что же, путь домой был непростым, и я не раз пускал в ход трофейный парабеллум. Слава Богу, родители мои уцелели, хотя и пограбили их изрядно. Но радость воссоединения была недолгой: к власти пришли большевики, а вскоре началась гражданская война.

Надо понимать, что семья моя была искренне верующей, отец состоял в обществе трезвости, организованном отцом Николаем Брянцевым. Его убийство, как и начавшиеся гонения на православную церковь всколыхнули родных. Отец, крепкий ещё мужик, отслуживший ценз в драгунах, терпеть подобное беззаконие не стал.

Маму мы отправили в деревню к родным, а сами двинулись на Дон — там пытались подняться казаки, там же создавался добровольческий корпус. Вот только красные реагировали быстрее: они в кратчайшие сроки отмобилизовали боеспособную армию, расстрельными методами навели в ней жёсткий порядок. А колеблющееся рядовое казачество большевики разлагали всевозможными посулами, настраивали простых казаков против собственных офицеров, атамана. И выступление Каледина вскоре затихло, а добровольцы ушли на Кубань.

Мы с отцом оказались меж двух огней. На Дону теперь правили большевики, в тылу тоже остались большевики. Немногочисленные добровольцы безуспешно штурмовали Екатеринодар и так же безуспешно пытались поднять кубанцев, перед войной щедро разбавленных иногородними. В сущности, их дело было — труба, вопрос об окончательном разгроме контрреволюционных сил заключался лишь во времени.

Мы с отцом укрылись в небольшой станице, уже не зная, что делать дальше — прорываться на юг, следуя через местность, занятую красными и бандитами, или домой, на север — через те же препятствия. Решили немного переждать, последить за событиями.

Наше ожидание окупилось сторицей. Большевиков (а точнее, бандитов и мародёров, поступивших им на службу) подвели самоуверенность, жестокость и безнаказанность. Когда начались грабежи и изнасилования на Дону, казаки поднялись и обрушились на оккупантов. Возглавил их талантливый организатор и военачальник Краснов. Тут-то и мне нашлось место, и моему отцу.

Вот только развела нас тогда судьба. Я попал в пулемётную команду, а мой драгун-родитель — в кавалерийскую часть. Какое-то время воевали рядом, но единый фронт отсутствовал: что красные, что казаки действовали небольшими мобильными группами, много маневрировали. Части мотались из стороны в сторону, и вскоре всякая связь с отцом прервалась.