Познавший истину Лиаф Алавелия учил, что грехи и пороки убивают свет бога внутри человека и оскверняют мир. Они отвращают от него взор божественный и божественную волю. Посему смерть упорствующего грешника приближает Возвращение Всевышнего и обретение вечной жизни праведными. Но увидевшие в Рувелии божью волю праведные ошибались. Та война, не сократила, а лишь приумножила грех и пороки. Ведь сколь бы благими не виделись ее цели для некоторых единоверцев Айдека, ни одна из них не могла искупить всего того зла и всех тех страданий, что принесла она государству и людям.
Окинув прощальным взглядом ту часть барельефа, на которой Мицана Рувелию и его сподвижников сажают на колья и прикоснувшись ко лбу и губам в молитвенном жесте, он пошел дальше по Царскому шагу. Миновав стелу разгрома самозваной царицы вулгров, на которой очень подробны и с пугающим сладострастием были изображены ее пытки и казнь, он пошел среди побед династии Ардишей. Первой его встретило последние завоевание этого рода — покорение флотилией Лисара Айниша островитян Дуфальгары в самом начале правления Убара Алого Солнца. Потом было крайне успешное завоевание Сэфетского царства, которое теперь именовалось Сэфтиэной при Шето Воителе. Его сменяли победы над племенами кимранумов, захватившими западную часть Дейрисфены во времена правления Эдо Мудрого и изгнанных царем Эдо Первородным. Потом шло долгое и кровопролитное покорение городов-государств арлингов при Кироте Малом и легкое присоединение ослабевшего Мефетрийского царства, чей последний независимый правитель сам приполз на коленях в тайларский лагерь и сложил к ногам царя Лиафа Расширителя копье, умоляя завоевателей пощадить его народ.
Но все эти деяния царей павшей династии, меркли по сравнению со свершениями одного единственного человека — Великолепного Эдо Ардиша, которому было посвящено сразу семь стелл. Эта часть Царского шага всегда нравилась Айдеку больше всех остальных. Ведь именно она рассказывала историю превращения Тайлара в Великое государство.
Первая из стел, посвященных правлению Великолепного Эдо, повествовала о завоевании страны кэриданцев, вторая — о покорении отколовшегося от джасурского царства Хутадира и свержении местного деспота, которому удалось создать собственное государство из причудливой смеси джасуров и восточных вулгров. Потом шли две стелы описывающие войну с джасурскими царями и основание Кадифа на месте порта Каад. Ну а последние три были посвящены войне с могущественным в те годы царством Вулгров. В свое время Айдек несколько раз прочел трактат о войне с царём Кубьяром Одноглазым — человеком, что правил вулграми почти полвека и привел свой народ сначала к невиданному величию, завоевав все сопредельные клавринские племена, а потом погубил, ввязавшись в неудачную войну с тайларами за только что завоеванные джасурские земли.
Все эти семь стел и отраженная в них история были простыми и понятными. В них был виден враг. Видно, кто прав, а кто нет. Тут было место подвигу и свершению, а запечатленные на них войны казались благородными и осмысленными: болотники кэриданцы веками грабили окраины страны, вулгры были хищными и агрессивными дикарями, которых просто необходимо было приструнить, а джасуры должны были ответить за сорок лет зависимости и унизительной дани, которую пришлось когда-то платить тайларам.
Это были честные войны. И направляли их не только не жажда мести или старые обиды.
Царь Эдо мечтал создать самое великое государство из тех, что знал этот мир. Каждый его поход, каждое решение, каждый бой, служили лишь этой цели. И когда его враги оказались разбиты и покорены, он приложил все усилия, чтобы новые земли стали частью Тайлара. Чтобы на них пришли закон и процветание.
Такой историей было приятно гордиться. Она вселяла уверенность и даровала душе покой, напоминая, что он делает правильный выбор. Айдек подошел вплотную к одному из барельефов, на котором был изображён совсем ещё юный Эдо Ардиш во время первого Кэриданского похода, и прислонился к нему рукой. Хранившая остатки ночного холода бронза приятно бодрила и, казалось, наполняла силами молодого командира. Конечно, он всё делал правильно. Так, как нужно было поступить ещё пару лет назад.
Пристально посмотрев на барельеф, словно пытаясь как можно точнее запечатать в своей памяти каждую фигуру и каждый отлитый в бронзе сюжет, он зашагал в сторону квартала Авенкар. Солнце уже успело довольно высоко подняться над крышами домов, мастерских, дворцов и храмов, сообщая всем жителям огромного города о начале нового дня. И улицы Кадифа, отвечая на этот безмолвный призыв, начали оживать, наполняясь суетливой и пестрой толпой. Тысячи людей покидали свои дома, отправляясь по делам. Они важно шествовали, толкались, бежали, толкали тележки, переругивались, смеялись, болтали, шептались и кричали во весь голос, порождая знаменитую кадифскую суету. Город пробудился. Он, отгоняя сон и остатки затянувшегося праздника, вновь вставал в привычную свою колею.
Город жил. Торговал, боролся, заключал сделки, рушил судьбы и дарил новую жизнь. Величайший из городов этого мира и того, что называли Паолосой. Исполин на восточном побережье. Жемчужина Внутреннего моря. Он вновь становился самим собой под лучами палящего летнего солнца.
Айдек шагал все быстрее и быстрее, то и дело, сбиваясь на легкий бег. Не то чтобы он торопился, скорее наоборот. Просто бесконечная толкучка и вечно галдящая толпа, действовали ему на нервы. Они портили величественную красоту этого города. А он так хотел запомнить его пустым и спокойным.
Пройдя Царский шаг и углубившись в Авенкар, где суета главой улицы сменилась размеренностью и достоинством кварталов Мраморного города, он сбавил темп. Среди этих добротных домов, населённых преимущественно сановниками, всегда было тихо и спокойно. Да и люди тут не толкались, не спешили, не бегали и не орали на ухо.
Дойдя до Площади законов, на которой располагалось семь величественных дворцов, он сразу поднялся по широкой мраморной лестнице в здание Военной палаты.
Пройдя под большой аркой перед распахнутыми воротами, которую украшали две огромные бронзовые статуи полуобнаженных воинов в остроконечных шлемах с копьями в руках, Айдек вошел внутрь большого зала. Как и во всех палатах, тут уже было битком набито различных просителей — в основном военных, ожидавших вызова на аудиенцию к тому или иному чиновнику, возможности подать жалобу или прошение. Сам принцип работы был давно отлажен и доведен до состояния ритуала — приходя в палату, проситель обращался со своей проблемой к дежурным чиновникам-привратникам, которые сидели на другом конце зала отгородившись от толпы, словно баррикадой, непомерно большим столом. Выслушав его и записав в глиняную табличку, они сами определяли к кому именно адресовано дело просителя, а потом передавали нужному сановнику, прося человека «немного подождать». И хотя в теории всё это звучало весьма разумно, на практике же оборачивалось абсолютным хаосом.
Привратники постоянно путали и искажали просьбы, жалобы и обращения, часто умудряясь полностью изменить их смысл. Посыльные путали чиновников и регулярно били таблички, сами чиновники вступали в заочную перепалку с привратниками и весьма очную с курьерами, доказывая, что именно по этому вопросу обращаться нужно не к ним, а в соседнее крыло, ну а даже приняв обращение, зачастую откладывали его на дальнюю полку, вспоминая о нем через день или шестидневье.