Когда говорит кровь - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Беляев cтр.№ 224

— Костяком его армии были совсем не рабы, а предатели, изменившие клятве и государству. Я сражался с теми, кто отлично был выучен военной науке. Никогда не путайте эти вещи, господин Литавиш.

— И всё же освобожденные изменниками рабы были весьма многочисленны и сражались весьма доблестно, если архивы и очевидцы не врут.

— Да, сражались. И гибли толпами. Только я никак не пойму к чему вообще эти воспоминания о событиях, которые закончились четверть века назад.

— Вероятно, Мицан просто хочет сказать, что и рабы, если они в этом заинтересованы, могут драться, — вмешался в их спор Кирот.

— Они могут грабить, насиловать и убивать. Ровно как и сброд из банд. Ни на что большее они не способны. Они не воины. У них нет ни доблести, ни дисциплины, ни выучки, ни верности. Они труха, которая слетает от первого же сильного удара.

— Не забывай, что на нашей стороне неожиданность. Благодаря тому небольшому спектаклю накануне мистерий, который Тайвиши сочли своей промежуточной победой, они думают, что нас заботит лишь моё назначение на должность Первого старейшины. Они готовятся к затяжной политической борьбе, Убар, и совсем не ожидают такого удара. Так что когда наш кулак долетит до их личика, они рухнут в грязь.

— В городе живет триста пятьдесят тысяч человек. А скорее всего — намного больше. Как мы будем его контролировать даже с тысячей человек?

— Убар, мы всё же не вражеский город берем. Мы просто немного приструним одну возомнившую о себе слишком много семейку ларгесов. Большинство горожан этого даже не заметит.

Полководец замолчал, а потом сухо кивнул и вернулся к парапету балкона. Да, переубедить старого вояку тоже было непростым занятием. Почти безнадежным. Великие горести. Он даже политику мерил аршином войны и смотрел на Кадиф, словно на поле брани. Интересно, а какой взгляд у этого малолетнего ублюдка Лико? Наверное, примерно такой же.

Левая половина челюсти Кирота Кардариша тут же заныла, вспоминая позорный удар во время пира.

Никто и никогда в этом мире, кроме, конечно, отца, не смел поднимать на него руку. Кирот был ларгесом, старейшиной, благородным и богатым мужем, управлявшим обширными землями. Его род имел долгую и славную историю, восходящую к самому основанию государства.

И этот мальчишка, этот проклятый выскочка, чья семья набила карманы на смуте и распрях, публично унизил его, ударив словно какого-то блиса или раба. Да, конечно, Кирот и сам грубо нарушил этикет, прирезав ту харвенскую девку. Но что это было, как не плевок в лицо? Разве не Тайвиши подкинули труп на порог его дома? Разве не они оскорбили его первыми?

Они самые. Так что он просто вернул залежавшийся должок. А вот этот вшивый щенок, возомнивший себя, не иначе как новым Великолепным Эдо, уже нанес ему публичное и недвусмысленное оскорбление. И теперь за него надо было заплатить. Он, и все его проклятые родственнички и слуги, должны были выплатить свою цену. Ибо пропустивший удар хоть раз, будет получать их до конца своей жизни.

Двери вновь открылись и на террасу балкона вошли Тэхо Ягвиш и Лиаф Тивериш.

— Всех благ и благословений вам досточтимые мужи. Да освятят дела наши милостивые боги! — Вещатель алетолатов кивнул головой, приложив руку к сердцу.

— Тебе тоже всех радостей, Лиаф. И тебе Тэхо. Проходите скорее, — махнул рукой в приветственном жесте Кирот. — Мы как раз начали обсуждать ближайшие события.

— Надеюсь, без нас вы не успели обсудить ничего важного, — проговорил Тэхо Ягвиш, подходя к столу. — Я не желаю пропускать ни единого шага к гибели всех Тайвишей.

Этот малец никогда не нравился Кироту. До смешного глупый, дурной, заносчивый и с непомерно раздутым самомнением при неумении даже своей собственной жизнью распорядиться должным образом. Он словно являл всё худшее, что так часто наблюдалось в благородной молодежи. Такие как он все время гибли в бессмысленных стычках, спивались, разрушались себя оргиями, извращениями, а то и всякими больными культами, как местными так и иноземными, пуская по миру и втаптывая в пыль историю целых великих домов, чьи имена ещё недавно гремели на весь Тайлар. Покойный братец Кирота был примерно таким же. И единственное, что он сделал полезного для семьи, так это произвел на свет Рего и умер, не успев ещё сильнее опозорить их славное имя.

И все же парнишка, а точнее память об его отце и кончине, были именно тем рычагом, которым алатреи могли перевернуть колоса затянувшегося алетолатского владычества. Пусть старший Ягвиш и был жалкой и жадной гнидой, добровольно превратившей себя в подстилку жирдяя, его трагическая смерть и гнев родни и прочих родов, играли на руку их маленького сговора. Великие горести, да если бы Тайвиши не траванули его тогда, то алатреи так бы и продолжали трепыхаться в нерешительности и безвольной злобе.

— Ты всё хорошо запомнишь, Тэхо Ягвиш. Не беспокойся об этом. И не только ты. Весь Синклит запомнит. Ведь именно тебе и предстоит выдвинуть самые первые обвинения.

— Когда я начну речь про наделение достопочтенного Кирота Кардариша регалиями старшинства, как самого достойного и опытного из благородных ларгесов, а алетолаты постараются выдвинуть против него Тайвиша, ты встанешь со своего места и востребуешь справедливости и суда! — улыбнулся Лиаф Тивериш.

— О да, я потребую справедливости! — глаза юного Ягвиша полыхнули злобой и ненавистью. — Я обвиню его при всех старейшинах в убийстве моего отца и попрании чести моего рода! Лекарь подтвердил, что в теле отца был яд, а человек, который признается в отравлении, у меня уже есть.

— И кто же это? — с неподдельным интересом спросил Убар Эрвиш.

— Раб, который часто подавал вино моему отцу. Я пообещал, что если он скажет, что Тайвиши заплатили ему за отравление, его оставшейся на свободе семье в Сэфтиэне, дадут землю и пять тысяч литавов.

— Если господина убил раб, то казни подлежат все домашние рабы. Таков закон, — с явным любопытством проговорил Мицан Литавиш.

— Я знаю. И я пойду на это во имя отмщения и светлой памяти моего отца. Это жертва, которую я должен принести.

— Ну что же, и вот наш юный господин Ягвиш прерывает выступление и обвиняет молодого щенка в убийстве своего досточтимого родителя, — Кирот налил себе вина, кинув в него ложку меда и веточку мяты.

— И тогда и другие алатреи выдвинут свои обвинения, — Лиаф Тивериш поднялся и, заложив руки за спину, начал шагать вокруг стола, словно бы уже находился перед собранием старейшин. — Его обвинят сразу и во всём. В незаконной войне, что велась лишь под предлогом личной наживы и вопреки желанию государства. В расправе и казни, учинённой над Аравеннами, в порабощении гостей города, в убийствах этриков и палагринов, в порче и уничтожении имущества граждан, в препятствии торговли и осквернении священных памятников…

— Погоди, погоди-ка, — перебил вещателя заинтересовавшийся Кирот. — Какие ещё священные памятники ты нашел в Аравеннах? Это же всегда была гнилая дыра, от которой говном на полгорода несло.