- Извини... - кладу ее руку на своё взбесившееся сердце. - Я не хотел. Или хотел... - признаюсь я. - Ну всё... - веду по ее солёной щеке губами. - Не надо плакать, Маш. Не было грязи.
Дурная ты скотина, Медведев. Не умеешь по-человечески разговаривать - вообще не разговаривай!
Ой... "беда-беда, огорчение"... - вспоминаю я присказку Айдарова, - с этими юными неопределившимися барышням!
Нельзя же так с нами, взрослыми дядьками.
Брейкпоинт. Всё. В эту сторону ты больше, Медведев, не двигаешься.
Болезненно выплёскиваю последнюю эмоцию в её сторону, обещая себе, что ПОСЛЕДНЯЯ - прижимаю крепко-крепко, вдыхая запах волос, прикусываю пухлую соленую от слёз губку.
Встаю, усаживая её на своё место. Веду на прощание рукой по волосам.
- Не обижайся, ладно... Люби своего зайца.
Слышу, как начинает всхлипывать еще судорожнее.
Сваливаю...
Медленно спускаюсь по лестнице вниз. В театре тихо и пусто. Забираю в гардеробе куртку.
- А Вы почему уходите? Не понравилось?
- В зале нет свободных мест, - пожимаю я плечами. - А вдвоем на одном кресле сидеть - не мой коленкор.
Гардеробщица с недоумением провожает меня взглядом.
Выдыхай, Медведев, выдыхай...
Как выдохнуть, когда я вдохнуть не могу нормально. Словно тисками грудь сжало. Тяну за ворот куртки, молния расстёгивается, впускаю ледяной ветер под одежду.
Ревность, она, сука, такая! Взорвался - накосяпорил, остыл - сам с себя охренел! И я охреневаю.
Усевшись в машину фрустрированно пялюсь в лобовое. Ложусь на руль на руки подбородком. Боковое зрение ловит какое-то движение. Скашиваю глаза. Ягуар... Черный. Новый.
Сердце словно увеличивается в груди и врезается в ребра - удар... удар... удар...
Руки со скрипом сжимают руль.
Сидеть!
Давай, заводи тачку и вали отсюда. Всё же понятно.
Но мазохистские глубоко болезненные ощущения заполняют меня, требуя досмотреть происходящее до конца. Я даже нахожу этому оправдание. Посмотреть на них вместе воочию и тогда точно отпустит.
Открываю окно, чтобы отдышаться. Мало кислорода! Выхожу.
Ну?
Где она?
Что-то долго своего зайца томит.
Разминая плечи, делаю шаг в сторону наступая на... Опускаю взгляд, в снегу какая-то потертая книга. Видимо, кто-то выронил из машины. Наклоняюсь, поднимаю, стряхиваю снег. Обложка оторвана в месте названия, желтые старые страницы немного намокли и разбухли. Открываю в середине, вспоминая, что бабушка моя так часто гадала себе, открывая случайную книгу в случайном месте... и просила прочитать ей абзац. И я на автомате ловлю глазами первый попавшийся.
"Убойные места медведей и куда нужно целиться..." - читаю подзаголовок.
- Оо!...
Перескакиваю растерянно взглядом ниже: "...такой трофей, как медведь считается особенно ценным..."
И еще ниже: "...ранение в область сердца для медведя не всегда смертельно, раненый зверь может мучиться еще долго и быть крайне опасным в период многодневной агонии..."
Захлопнув бросаю книгу обратно. Поднимаю взгляд.
Из Ягуара выходит грёбанный заяц. Лощеный, с самодовольным фейсом и огромным букетом роз. Нетерпеливо смотрит на часы.
Так, мля...
Может, достаточно агонизировать? Ты же не трофей. Чего ждешь? Жарких объятий?
Сажусь обратно, и, хлопнув дверцей, срываю тачку с места.
Глава 21 - Носорог, Медведь, Заяц, Лев...
Не досмотрев спектакль, вся уревевшись, ухожу. На улице холодно, слезы на ресницах замерзают. Свет фонарей расплывается в радужные пятна. Опять не могу отыскать свои варежки...
Открыв сумочку стою на тротуаре, перебирая её содержимое, и уже позабыв что именно я ищу.
Ни паспорта, ни студенческого, ни кредитки... только немного налички. Совсем немного, чтобы хватило на пару дней. Папа всё забрал...
Папа, он как носорог - не вижу цель, не вижу препятствий, реагирую только на движение! Но так, что... Уу... Тиранище!
Корю себя за то, что вообще затеяла всю эту эпопею с попыткой протеста и побега.
Хитрее надо быть, Мария Ивановна! Это тебе не закрытая женская школа. Это полковник Тихонов.
Пальцы стынут. Ныряю рукой в карман, достаю одну варежку. А в другом кармане пусто.
Потеряла... И сразу же всплывает образ Миши, как он возвращал мне мои варежки там, в участке. И такой он был тогда... Совсем не такой, как сегодня.
За что он так со мной?!.. За эту дурацкую пощёчину?... Тогда - мелко, Михаил Егорович! Но чувствую, не за неё...
Горло сводит от желания высказать всё, что накипело этому... Медведю! Но где уж мне тягаться в красноречии с этим языкастым предателем. Да и зачем? С чего я взяла, что имею право ему что-то высказывать? Дура наивная.
Правильно отец говорит, что с моим восприятием мне либо в монастырь, либо быстро замуж. Говорю не то, делаю не так, доверяю не тем...
Вот, чуть с незнакомым мужчиной не переспала. Позорище ты, Мария Ивановна!
"Посторонним... Посторонним!" - пытаюсь вбить в себя эту здравую мысль. Но сердце не согласно.
Он же был совершенно другим. Горячим и плюшевым!
Не хочу его больше видеть. Настолько не хочу, что голова моя кружится и организм норовит рухнуть в обморок от этого болезненного решения. Но и одновременно, мне жизненно необходимо его увидеть. Прямо сейчас! И высказать ему всё, что у меня внутри. Иначе я взорвусь как воздушный шарик от возмущения.
Но глупо же... Постороннему мужчине высказывать. И мне сейчас очень стыдно за то, что я не сдержалась там, в театре, и все-таки позволила себе выплеснуть кое-что, от чего мне очень плохо и больно.
Ты размазня, Марья! Зачем?...
Но я благодарна ему, что не высмеял меня хотя бы, в своём неадеквате. И от его последнего поцелуя мне хочется рыдать.
"Люби своего зайца..."
Сам люби своего зайца!!
- Маша!
- Никита?... - растерянно оборачиваюсь я.
А вот и заяц...
- Маш... - с улыбкой опуская глаза, он протягивает мне букет и жалобно сводит брови домиком. Присаживается на капот... своей новой машины?
Ягуар...
Ах вот за какого Ягуара рычал на меня Медведев! Псих! Дался мне этот Ягуар!
Никита подходит ближе. Рассеянно оглядываю светло-розовые еще нераскрытые бутоны в большом букете.
- Машенька, возьми, пожалуйста.