Девушка пела в церковном хоре - читать онлайн книгу. Автор: Мастер Чэнь cтр.№ 38

– Так, а я тогда…

– А вы бы могли быть Драконом, раз уж сидите на золоте, или просто «Д», но ведь тогда все как-то будет чересчур ясно – Дмитрий Дмитриевич Дружинин, три «Д», а тут еще четвертая. Что ж, пусть будет «Ч» – то есть четыре.

Он терпеливо вздохнул. Но было видно, что вообще-то ему стало легче.

Сразу скажу: идея с псевдонимами и прочими позывными нам с Дружининым не пригодилась. Мы не обменивались с ним шифровками, а свободно общались до самой его гибели.

Следующее после разговора с Дружининым утро было счастливым. Кончились жуткие дни после смерти Ильи и Инессы, когда я не знал, что теперь делать и делать ли что-либо вообще.

Проснулся я – как и вся команда – под бодрые две утренние склянки, протяжные вопли: «Вставай! Койки вязать!», и побежал, среди толпы матросов, к желобам и кранам с соленой водой (толкаться в офицерской ванной не всегда хочется).

И еще я чувствовал зверский голод, что со мной по утрам бывает не часто. В кают-компании я наткнулся на взгляд инженера Дружинина, ныне человека по имени «Ч», и чуть не вздрогнул; а с другой стороны, что тут удивительного – как сидел я рядом с доктором, священником и охранителем устоев, так и сижу и буду сидеть.

Вот только Дружинин изменился, подумал я. Раньше он, натыкаясь на мой взгляд, становился каким-то мраморным, а сейчас – чуть-чуть взъерошенный, немножко косолапый и более человечный.

– Один день, – сказал я ему негромко, когда соседи увлеклись разговором. – На приведение мыслей в порядок. Завтра поговорим обстоятельно. Хорошо бы на берегу. Вы в Хельвиль-то ездите?

Он только мрачно усмехнулся. Но сказал: «Бывает». Ну что вы хотите от сторожевого дракона…

Мысли у меня в голове роились, кажется, даже во сне. А сейчас, после завтрака (пшенная каша с маслом), добавилась еще одна: ведь скоро надо написать и отправить в «Ниву» новый очерк. Я почти засмеялся: о чем?! О том, как в тяжело качающуюся воду какого-то Индийского океана спускают два застывших белых обрубка, и стоящие у борта, затаив дыхание, вглядываются в лживо-прозрачные глубины?

Настоящий мастер дедуктивного метода должен обзавестись первым делом трубкой и курить ее беспрестанно. Еще он должен, на время расследования, отказаться от безобразной привычки глушить себя каким-нибудь морфием, так что я с этого дня почти не буду прикладываться в кают-компании к чему-либо веселящему, хватит. Наконец, настоящий мастер дедуктивного метода должен, в процессе размышлений, держать у щеки скрипку и извлекать из нее невыносимые для окружающих звуки, – а есть ли в бамбуково-эфемерном Хельвиле музыкальный магазин? Не видел.

Вести расследование и писать очерки – а не одно ли и то же? Вы сортируете факты (и краткие зарисовки пейзажа, и обрывки разговоров) на нужные и ненужные. Вписывающиеся в ясную, логичную конструкцию и не вписывающиеся туда.

Вот и попробуем.

Илья Перепелкин: вполне очевидна его менявшаяся роль в попытках боевой группы захватить часть золота или весь груз целиком. Он был поначалу лишь координатором: вот мы прибываем в Танжер… стоп, до того была попытка утащить груз прямо с пристани. А Илья – он был уже на борту крейсера? Надо узнать у Дружинина, когда Илья вообще оказался на флоте, но… да хоть годы назад. В боевой группе может ведь состоять кто угодно, важно то, что у человека в голове, а не место его службы.

Итак, он, может, и сбежал бы с крейсера в последний момент, если бы в Либаве все получилось. Но вот он видит, что груз все-таки на борту. Конец операции? Нет, если были предусмотрены действия на случай провала. И вот тут роль Перепелкина становится важной. Боевой группе надо было знать заранее маршрут эскадры – но это знают в Петербурге, Илье оставалось только подтверждать каждый раз, что маршрут не изменился, и называть даты. Просто телеграфом с берега.

А раз так, то или Виго в Испании, или, как и случилось, французский Танжер – что за проблема нанять там баркас с головорезами, вооружить их динамитом и револьверами, стащить столько ящиков груза, сколько успеешь – и затеряться среди ночных огней побережья. Главное – вовремя потом от этих исполнителей избавиться…

И вот он видит, что и эту акцию на борту крейсера заранее ждали, на палубе – видимо – оказывается несколько готовых к отражению налета людей; то есть на корабль, Рузской, сообщили из Петербурга данные, поставленные информатором из самой сердцевины боевой группы. Что делает Илья? Ведет себя безупречно: швыряет налетчиков за борт, с его-то силищей. То есть прячет концы в воду, раз уж ничего не вышло. Логично? Даже очень.

Вообще-то ключевым в этой истории оказывается телеграф. Что мы видим в очередном французском порту: моряки толпой осаждают этот непременный атрибут цивилизации, здание, обычно слегка обшарпанное, но с колоннами и гулким мраморным полом. Трудно ли договориться со злодеями в Петербурге о том, что попытку надо повторить? Дело одного-двух дней, подпись – «Л», то есть «Люцифер», с того конца тоже клички вместо имен…

Если план корабельного бунта также был заготовлен заранее, то всего-то надо было знать географическую точку, где вышедший в одиночное плавание крейсер необходимо перехватить в море и увезти груз на опять же небольшом катере.

А вот тут уже роль Ильи резко меняется. Еще раз: на самой эскадре каждая новая стоянка – секрет от всех, но маршрут могли знать и в Петербурге. Так что дело уже не в том, чтобы Илья снова и снова сообщал своим о том, где поджидать крейсер. Дело в том, что кто-то должен подготовить бунт, а далее и возглавить его, пусть на короткое время. Потом-то, конечно, такому человеку надо исчезнуть, на том самом маленьком суденышке, увозящем ящики с золотом. И сделать это быстро, потому что, скорее всего, бунтующему кораблю Рожественский не дал бы далеко уйти, да и угля – на сколько там дней пути?

Фактор времени: мы у Мадагаскара со второй половины декабря, сейчас февраль, если выслать пару решительных боевиков куда-нибудь в Капштадт, на юг Африки, заранее, то расход средств и людей получается небольшой. А если у наших социалистов-революционеров есть зарубежные собратья что в британской части мира, что, допустим, в недалекой отсюда португальской, то и ехать никуда не надо. Опять телеграф. Все получается.

Но дальше – все то же: как взбунтовать целый корабль?

А с другой стороны, как же его не взбунтовать, если уже в январе не только матросы, а и офицеры по всей эскадре начали сходить с ума. Сколько бывших арестантов и штрафников в эскадре – таких, как Федор Шкура? Сколько тайных социалистов-революционеров и всяких иных членов той самой рабочей, социал-демократической и прочей партии? А открытых агитаторов? Да здесь только брось спичку… Бунтовали ведь у нас несколько кораблей одновременно, в том числе потому, что в самой России…

Тут я начал хвататься за бумагу и карандаш, потому что очерк возник, как мачтовые огни корабля на горизонте, – сначала ведь мы видим только мачты и голубоватые от света прожекторов облака, потом покажутся и надстройки, потом ровный ряд огней по борту.