— Хочу расплатиться, — и положил золотой рубль.
Хозяин жадно схватил его.
— Бог мой, — воскликнул хозяин, — мне ещё так щедро никто не платил. — Он повертел монету перед глазами и осторожно, словно она была стеклянной, опустил в карман. Когда выносили вещи, увидев татарские панцири, сабли, луки — подарки греческого капитана, хозяин вдруг сказал:
— А вы оденьте. У нас тута пошаливают. Особливо, когда подъезжать будете к ключу.
Василий и Алберда переглянулись, но совета послушались. Перед тем, как сесть в повозку, Василий впустил туда собаку, затем нырнул следом. Алберда за ним. Возница, садясь на облучок, сказал:
— Когда будем подъезжать к ключу, я скажу. Но-о! — раздался его зычный голос.
И кони бойко зацокали копытами.
ГЛАВА 24
Гнилая московская осень подходила к концу. Беспрерывный моросящий дождь, туманы плохо влияли на людей. В один из таких дней к великому московскому князю Димитрию Иоанновичу пришёл митрополит Пимен, чтобы проститься, так как он уезжал, и его путь пролегал до самого Константинополя. Пимен нашёл князя в опочивальне. Он лежал с холодной тряпкой на голове, у него был жар. Он лежал спиной к вошедшему, и на его шаги не повернулся. Митрополит растерялся. Он не знал, что делать: тревожить больного или нет. Помогла княгиня.
— Димитрий, Димитрий, — подойдя к кровати и легко тронув его за плечо, позвала она.
Он тяжело повернулся:
— А, это ты! Что-то я совсем...
— Димитрий, к тебе пришёл митрополит Пимен. Он хочет проститься.
— Я что... помираю? Проститься? — зло бросил он.
— Да нет. Он уезжает в Константинополь.
Князь, по-видимому, что-то вспомнил:
— Да, в Константинополь...
Он снял с головы тряпицу и отбросил её. Княгиня подскочила и помогла ему подняться. Предложила Пимену пройти и сесть, что тот неторопливо исполнил.
Князь улыбнулся глазами и, взяв тонкие, холодные пальцы митрополита, поцеловал его руку.
— Ты всё же решился? — проговорил Димитрий, отпуская его руку. — Погода-то, видишь, какая, — князь кивнул на окно. — Так каким путём пойдёшь?
— Щас еду в Рязань. Там князь даёт мне три струга и насад на колёсах. Доезжаем до Дону. А там уж идём речным путём.
— Чё ты время тако выбрал? — князь укоризненно покачал головой, натягивая на похудевшее тело покров. — Зима на носу. Скуёть Дон, чё делать бушь?
— По льду дорога глаже, — ответил митрополит.
— Ой, владыка, неровен час... сидел бы до весны. Там я, гляди, на ноги встану. Те провожу, чёп никто не посмел тя обидеть. Мне мой грех снимать с души надобно. Не бойсь, не забыл, как я тя в Коломне в темницу бросил, — сказал, сам посмотрел на него исподлобья.
— Забыл я ето, князь. — Пимен погладил колени. — Помню только, как ты потом мня встречал, — и его глаза заблестели.
— Да! Встречали мы тя тогда знатно. Всё боярство, весь народ высыпал на улицу. Сколько радости было! — глаза Димитрия засветились, стали добрыми.
— Всё помню, великий князь, — проговорил митрополит, поглаживая бороду. — Помню, как твой старшой Василий бросился ко мне и сунул мне в руку свистульку. Чё о нём, князь, слышно? — внезапно спросил митрополит.
До этого повеселевшие глаза князя погрустнели.
— Получил я бумагу от Кошки. Пишет боярин, чё сбёг Василий, а куды, — князь развёл руками.
Видя, как опечалился Димитрий, Пимен приподнялся и прошептал:
— Господи, не оставь княжича своей милостью, помоги рабу Твойму вернуться в гнездо своё.
— Спасибо, спасибо! — беря руки митрополита, поблагодарил князь. — Думаю, услышить Господь молитву твою... А всё за грехи мои. Виноват я пред тобою и Богом. Думал, ты на место Митяя позарился, вот и помог ему уйтить с етого света. А Митяй люб был мне. Уж больно умён был да грамотен. Надеялся, нашу темну Русь за уши вытащит, — сказав, князь тяжело задышал.
Княгиня занервничала, но ничего не сказала.
— А зря ты так, великий князь, думал. Митяя и я жалел. И он мне люб был, поэтому и решил его сопровождать. Богом клянусь, — митрополит перекрестился.
Князь жалобно посмотрел на него.
— Да разве хошь грешить? — убитым голосом проговорил он. — Да порой вот так грехи и набегают, — и он взял со столика кружку с каким-то настоем. — Грудь чё-то давит, — попив и вытерев рукавом рот, пожаловался князь.
— Немца-лекаря пригласи, — посоветовал Пимен.
— Эх, владыка, сколько их уж тута побывало, — он махнул рукой, потом сказал: — Зря ты едешь, подождут в Константинополе. Ты у них не один. А щас ты здеся более нужон, — взгляд у князя был робкий, а голос просительный.
Митрополит вздохнул, посмотрел на княгиню. Лицо её осунулось. Пробившиеся из-за головной накидки поседевшие волосы говорили о тех переживаниях, которые достались на её долю. Слова Димитрия породили в душе митрополита долю сомнения. Но, видать, вспомнив свою до этого внутреннюю борьбу с собой, он покачал головой:
— Ладно, князь, сиди не сиди, а итить надоть. Чё делать, коль раньше ето было решено. Оставляю тя с надеждой, что Бог даст нам свидеться. Прощай, князь. Да благословит тя Бог!
Он перекрестил князя, княгиню, перекрестился на образа, и шаркая ногами, пошёл к двери. Взявшись за ручку, он на какое-то мгновение остановился. Князю показалось, что он что-то хотел ещё добавить к своим словам. Но он открыл дверь и шагнул за порог. Кто мог знать, что Димитрий в последний раз видел его слегка сгорбленную спину.
Вначале путешествие митрополита шло удачно. Миновали реку Медведицу, Высокие горы и Белый Яр, оставив позади место древнего козарского Саркела. Там, где Дон близко подходил к Волге, появились татарские кочевья. Они уже научились владеть русскими лодиями. Встретив митрополита, татары настояли, чтобы тот заехал в Сарай-Берке. Поставив его струги на колёсный насад, довели до Волги. А там до Сарая рукой подать. Встреча хана с русским митрополитом была тёплой. Узнав о его дальнем пути, он не стали его задерживать, а, одарив богатыми дарами, приказал доставить до Дона.
Чёрное море, вопреки мрачным ожиданиям, было ласково, а языки-волны нежно лизали борта стругов. Свежий попутный ветер пузырил паруса, стремительно унося лодии к далёким южным берегам. Благополучно миновав Босфор, Мраморное море и Дарданеллы, они взяли курс на Халкидон, где обычно останавливались русские митрополиты перед тем, как попасть в Константинополь.
Сойдя на берег, митрополит вдруг почувствовал себя плохо. Еле дойдя до валуна, он присел на камень. К нему подскочил монах:
— Владыка, тебе плохо? — забеспокоился тот.
— Ничего, щас пройдёт. Вот посижу...
И вдруг повалился на земь.