Париж слезам не верит - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Игоревна Елисеева cтр.№ 63

– Откуда вы знаете, в чем был ваш долг? – мягко прервал его священник. – Вы же не в бою с неприятелем. Простите меня, Михаил Семенович, но вы на редкость самонадеянны. Раз руководите корпусом, думаете, что за все способны ответить. Это тоже искушение. Вам дан был урок. Вы, сильный, взрослый человек, в чинах, сидели, слушали кликушу и не могли сдвинуться с места. А слабая, робкая барышня, ничего в жизни не сделавшая, взяла да и закрыла вас от беды.

Михаил молчал. Ему следовало обидеться. Он не выносил поучений, хотя с детства привык выслушивать их с почтительным лицом. Может, тогда и переел чужой велеречивости и собственного показного смирения.

– Так вы меня допустите до причастия? – хмуро спросил он. – Или мне теперь как?

Воронцову вдруг стало до смерти обидно.

– Допущу. – Отец Василий поднял епитрахиль. – Нехорошо, когда подчиненные гадают, за что их начальника лишили общей радости.

Допрос Марине дал самые неожиданные результаты. Конечно, его не били, не вздергивали на дыбу и не загоняли иголок под ногти. Но от одного вида мрачных громил в зеленой пехотной форме, которые просто пришли и сели по углам, недружелюбно уставясь на арестанта, тот поежился. О русских говорили всякое. У них в ходу людоедство, хлеб сеют прямо в снег, конечно, он не прорастает, и нет иного способа прокормиться, кроме как употреблять в пищу друг друга. Во время войны Марине был сапером. Поход в Россию убедил его в крайней жестокости тамошнего народа. Возможно, даже этот вежливый генерал с неизменной полуулыбкой на длинных губах, теми же самыми губами пил теплую кровь из раны зарубленного француза. Сам Марине подобного не видел, но такие истории часто печатались в газетах при императоре. Вот когда людям говорили правду! Не то что теперь!

– Меня интересуют подробности гибели моего курьера. – Любезный генерал говорил без акцента, так что поневоле закрадывались сомнения, а иностранец ли он?

Марине не был трусом. Но не был и храбрецом. Ремесло убийцы предполагает некоторую наглость, только и всего. Жак слыл профессионалом в своем деле, у него имелись грамотные помощники – без них не осуществить взрыв и не замести следы. К тому же он получил заказ, который честно исполнил. Арест стал полной неожиданностью. Кто же знал, что англичане в последний момент все переиграют?

Но сейчас его спрашивали не о покушении на Веллингтона. Реальном или мнимом – этим людям, кажется, не было дела. От него добивались подробностей про какого-то русского вестового, которого он в глаза не видел. Лорд Киннерд приказал подчистить все хвосты, и ребята Марине – вчерашние солдаты Великой армии, выброшенные без пособия на большую дорогу – исполнили дело честь по чести.

Им пытался помешать один, бывший полковник Ожеро, давний командир драгунского полка, влачивший ныне жалкое существование недалеко от Вандомской площади в гостинице «Шартье», где снимал коморку в мансарде. Командиром он был неплохим, и сослуживцы из лучших побуждений хотели взять его в дело. Но мерзавец заартачился, сказал, что резать сопляка не будет. Как будто мало таких сопляков они перерезали в Московии? А работу выполнил Гугон Фаж, очень кстати завербовавшийся на авенскую таможню. Он-то и перехватил мальчишку по дороге. Нечего шататься затемно! Как там дело было, Марине не спрашивал. Но Гугон обмолвился, будто стервец навернулся с лошади, когда таможенник с ружьем выскочил в сумерках из кустов и пуганул животное. Там уж пристрелить курьера не составляло труда. Только вот штуцер дал осечку. Пришлось перезаряжать – а это мешкотное дело даже при свете дня – и дырявить башку дважды.

Что знал, Марине выложил русским. Не потому чтобы испугался. А так, с заметным высокомерием и брезгливостью. Какого дьявола он будет держать язык за зубами, когда проклятые джонни сдали его и теперь собирались судить за исполнение собственного заказа? Дурее ситуации не вообразишь! Впрочем, именно так все и должно было кончиться.

Их полк расформировали здесь, у Авена, который во время войны был переполнен английскими пленными. Теперь побежденные и победители поменялись местами. Британцам не позволяли мародерствовать, а вот свои – вчерашняя краса и гордость империи – оказались для разоренной земли настоящим бедствием. У них отобрали ружья, но не смогли отнять остатков амуниции – не голыми же им идти!

Толпами они повалили по дороге на Валансьенн, где еще не стояли оккупанты, и на каждом перекрестке от общей кучи отделялись по два-три человека. Обнимались с товарищами, плакали и уходили куда глаза глядят. До ближайшего леска, пустоши или оврага. А остальные продолжали путь. Их руки никому не были нужны, да и отвыкли от работы. Военный грабеж, воспринимавшийся в походе как доблесть, теперь стал преступлением. Но ничего другого им не оставили. Стоит вывести солдата из строя, сорвать с него кокарду, знаки различия, отнять ремень и сказать, что он свободен, – и тонкая грань будет пройдена, взвод превратится в шайку, которой надо же чем-то кормиться!

Они отбирали у местных хлеб и вино, насиловали фермерш, горланили песни и орали: «Vive le roi!» ^[17] – присовокупляя такие эпитеты, что сразу становилось ясно истинное отношение подданных к мерзавцу Луи! «Жирная скотина», «английский прихвостень», и «волдырь на заднице Франции» – таково было мнение всех, на чьем предплечье красовалась гордая литера «N». Об императоре если и поминали, то с какой-то ржавой горечью во рту.

Они очень быстро опустились, эти хваленые легионы, чью дисциплину любили сравнивать с римской. Отчаяние сделало вчерашних вояк еще более жестокими. Гражданские не считали их своими, правительство боялось. Когда русские вошли в Мобеж, им, как и другим союзникам, пришлось очищать окрестности от распоясавшегося сброда. Незадолго до того, как желтый штандарт с императорским орлом взвился над ратушей, одна из шаек ограбила и убила на дороге у въезда в город офицера-роялиста по фамилии Гордон, возвращавшегося из Англии домой. Оглядев его труп, Воронцов тогда сказал Фабру, что бедняга поторопился, в Лондоне для него было бы безопаснее.

Но так-сяк союзники навели порядок. И хотя девственница с мешком золота на плечах отнюдь не могла пройти из конца в конец Франции, все-таки в зонах оккупации жилось спокойнее, чем там, где иностранных солдат не было. Уцелевшие разбойники подались в крупные города, оставшиеся под властью французского правительства. Так Марине попал в Париж.

Вежливый генерал внимательно выслушал показания арестанта. Похмыкал. Покивал своим. Пожелал Марине лучших сновидений и выразил надежду, что оставшиеся до виселицы дни тот проведет в раскаянии о содеянном. Видали такого наглеца? У самого руки чистые. Морда сытая. Никогда не гоняли его без сапог по снегу, не охотились за ним пейзане с дубинками, не выбивали зубы для развлечения и не вышвыривали со службы без экю в кармане!

Ну, да каждому свое.

После ухода русских Марине спал крепко. Его не беспокоило, что станется с дураком Гугоном, на которого он навел преследователей. Охота была одному болтать под перекладиной ногами?