История всех времен и народов через литературу - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Жаринов cтр.№ 59

Анализируя в предыдущей главе, как проявляется «диалектика души» в повести «Хаджи-Мурат», мы пришли к выводу, что в позднем творчестве писателя этот вид психологического анализа становится все более и более универсальным, он ставит перед собой такую задачу, которая казалась не по плечу предшественникам Толстого и многим последующим писателям: достаточно полно и убедительно показать внутреннюю эволюцию героя, который до этого находился за границами художественного исследования, в частности, показать внутренний мир человека Востока.

Соображение об универсальности «диалектики души» как метода психологического анализа у Толстого имеет много оснований. Можно напомнить о том, как он раскрывал внутренний мир героев романов «Война и мир», «Анна Каренина», «Воскресение»: люди разного возраста, пола, сословного положения, уровня образования – они предстают перед читателем с равной возможностью на углубленный анализ психики и с равной убежденностью писателя в том, что их психика – это сложный, подвижный, духовно богатый мир.

Можно напомнить и о героях многочисленных повестей художника 1850–1890-х гг. Люди самые различные, поставленные в самые разные условия, они в процессе психологического анализа предстают как сложные, одаренные личности, как герои, не уступающие наиболее прославленным героям мировой истории.

Все это подтверждает предположение об универсальности «диалектики души». Но этим дело не ограничивается. Вопрос стоит так: а за пределами творчества Л. Толстого обнаруживается ли психологизм типа «диалектики души»?

Известно, что, возникнув как высшее завоевание психологизма в мировой литературе к середине XIX в., она была явлением закономерным и вобрала в себя многие из предшествовавших достижений в этой области. Но что располагалось с нею рядом в русле литературного процесса конца XIX – начала XX в.? Имелись ли сходные явления в творчестве других писателей? Была ли «диалектика души» универсальной в том смысле, что психологизм подобного типа стал действительно широко и разносторонне применяемым видом анализа?

Однозначного ответа на эти вопросы пока нет.

В последнее время в литературоведении наметилась тенденция к изучению психологизма разных писателей. ^[125] Причем в поисках существенных отличий исследователи, в конечном счете, приходят к признанию общего в психологизме различных художников. Это общее, естественно, не может быть определено как подчинение всех прочих психологизмов какому-нибудь одному, например, «диалектике души» Л. Толстого. Вряд ли стоит называть «диалектикой души» явно иные виды психологизма в творчестве И. Гончарова, Ф. Достоевского. М. Салтыкова-Щедрина. А. Чехова. ^[126]

Каждый русский классик проявил себя как великий художник-психолог, они ушли «переноситься во всякий характер, во всякую личность» ^[127], но предпочитали какой-то свой, только им свойственный путь анализа внутреннего мира человека. Но если перед нами действительно великие художники, то при всем различии взглядов они неизбежно должны были отразить какие-то тенденции или их общности. Так в чем же выражаются эти общности, как не в общественном сознании? В определенном типе психологии? Мятущийся, полный рефлексии внутренний мир литературного героя отражал, в конечном счете, то, что было свойственно почти каждому российскому интеллигенту. ^[128]

Данное обстоятельство дает почву для следующего обобщения: если писатели середины XIX – начала XX в. имели общий предмет художественного исследования, то не повлиял ли он на возникновение сходства ряда приемов психологического анализа у различных авторов?

«Если мы, – пишет С. Шаталов, – признали закономерность возникновения в мире искусства таких явлений, как художественные методы, направления, течения, школы, если мы утверждаем закономерность обращения к углубленному психологизму на определенном этапе мировой литературы, то у нас нет основания отрицать неизбежность сходства целого ряда приемов психологического анализа, разработанных русскими и западными художниками на протяжении XIX в.». ^[129]

К сожалению, это предположение не развито далее, а между тем оно в более широком контексте оказывается весьма плодотворным. Тут имеется два соображения.

Первое – это вопрос о том, что не всякое сходство приемов психологического анализа у Л. Толстого, Ф. Достоевского, А. Чехова и других писателей может основываться на «диалектике души», так как и Толстой, как известно, не всегда прибегал к ней, ограничиваясь иной раз указанием на внутреннюю жизнь посредством ее реализации в поступках, портрете и т. п.

Это более ранний вид психологизма, но вовсе не следует, что он был полностью оттеснен после возникновения «диалектики души». Напротив, он и далее продолжал развиваться. У многих писателей после Толстого он обнаружил свою продуктивность. Так что сходство некоторых приемов психологизма у Толстого и у Чехова (или И. Бунина, Л. Андреева, А. Куприна) еще не означает, что они в тех или иных случаях «брали» нечто у него и «применяли» в своей практике.

А второе соображение приводит нас к проблеме о реальном распространении «диалектики души» в мировой литературе: кто и в какой мере действительно шел в этой области за Л. Толстым?

В соответствии с этим здесь уместно вспомнить «Рассказ о молодом человеке духовного звания» из повести «Алмаз Раджи» Р.Л. Стивенсона.

В какой мере Стивенсон был знаком с русской литературой, в частности, с Толстым и Достоевским, и что он воспринял от великих романистов, сказать трудно. Этот вопрос минуют даже наиболее основательные работы о знаменитом английском романтике. ^[130] Известно все же, что в 1885 г. Стивенсон читал во французском переводе «Преступление и наказание», и роман произвел на него сильное впечатление. По мнению Д. Урнова, углубленный психологизм Стивенсона, во многом напоминающий психологизм русских писателей, это результат не столько непосредственного влияния, сколько «его (Стивенсона. – Е.Ж.) последовательных размышлений над проблемой цельности сознания, развития содержательной и гармоничной личности, волевого и действенного характера, проблемой, которая в то время обсуждалась в английской литературе, в том числе весьма активно у неоромантиков. У Стивенсона эта тема была перенята многими английскими литераторами той эпохи, а также последующих поколений. И часто от этюда, набросанного Стивенсоном, его английские коллеги переходили к могучему психологизму Достоевского». ^[131] Здесь проводится мысль о том, что психологизм нового типа – явление объективное, которое у различных художников разных стран требовало своего воплощения. Другое дело, что именно в творчестве русских романистов этот психологизм нового типа нашел свое яркое наиболее совершенное выражение. И в силу этого обстоятельства получил определение в виде психологизма Толстого и Достоевского, но это ни в коей мере не означает того, что западные художники стояли на ученических позициях и слепо следовали рецептам наших классиков. По всей видимости, перед нами объективное явление, характерное для всего мирового литературного процесса середины XIX – начала XX в.