— Очень… — Чарли снова запнулась, не зная, что сказать. Сложные? Запутанные? — Мама была человеком необычным.
— В каком смысле?
— Она была не такая, как другие мамы. Можно сказать, я прилагаю большие усилия, чтобы не стать такой, как она.
— Это естественно, — проговорила Эва, — когда не хочется повторять ошибки родителей. Но, когда ты стараешься не походить на свою маму, ты все равно ведешь отсчет от нее. Пожалуй, только когда начнешь действовать независимо от того, какой она была, почувствуешь себя полностью свободной.
— Разумеется.
— К этому мы еще вернемся. Но сначала мне хотелось бы, чтобы ты рассказала, почему твой начальник поставил такой ультиматум — обязал тебя пройти курс психотерапии.
В голове у Чарли зазвучал голос Бетти. Те слова, которые та часто повторяла, когда была не в духе: «Кажется, подводное течение тянет меня вниз. Если я замру и задумаюсь, меня утянет на дно. Лучше не думать, не говорить. От этого все станет еще хуже».
— Наверное, это связано с алкоголем, — ответила Чарли. — Случается, что я пью больше, чем надо. А сижу я здесь потому, что раньше умела как-то контролировать ситуацию и пила только в те дни, когда я выходная, даже накануне выхода на работу воздерживалась — по крайней мере, не в таких количествах. Но в последнее время бывает, что я пропускаю пару бокалов, хотя мне на следующий день на работу, так что, наверное, от меня пахло спиртным. А у Чалле — моего начальника — потрясающий нюх.
— Вероятно, в этом смысле тебе повезло, — проговорила Эва. — Я хотела сказать — из-за этого ты получила помощь вовремя.
— Откуда ты знаешь, что вовремя? — не удержалась Чарли.
— Ты осознаешь свои проблемы и открыто говоришь о них. Это неплохое начало.
— Я давно все понимаю, однако ничего не могу с этим поделать, так что не знаю, настолько ли все оптимистично.
— Мне показалось, ты только что сказала, что раньше тебе удавалось контролировать ситуацию.
— У меня и раньше бывали срывы, — сказала Чарли.
— Но, так или иначе, сейчас ты здесь.
— Да, теперь я здесь.
За этим последовало несколько минут поверхностной болтовни. Потом снова повисла тишина. Чарли принялась разглядывать картины за спиной у Эвы. В рамках висели… картинки к тесту Роршаха, как она теперь поняла. Она попыталась увидеть, что изображают фигуры, чтобы понять состояние своего психического здоровья, но ее прервала Эва, желавшая узнать о ее непосредственных задачах на работе.
Чарли рассказала о своей работе следователя в Национальном оперативном отделе, как она и ее коллеги подключались к расследованию особо тяжких преступлений по всей стране, чтобы помочь местной полиции.
— А как в целом выглядит твоя жизненная ситуация? — спросила Эва.
— Я одна, детей нет, — ответила Чарли.
— Если мы вернемся к употреблению алкоголя, — проговорила Эва, никак не прокомментировав ее семейное положение, — как долго это было проблемой?
— Не знаю точно. Смотря кого спросить.
— Я спрашиваю тебя.
— С тех пор, как я начала пить, мне это очень нравилось, и я всегда пила больше, чем окружающие. Я никогда не понимала, как можно выпить один бокал и на этом остановиться. Но я не считаю себя алкоголичкой на том основании, что пью больше других. Можно сказать, что это со мной случается периодически, но после приходят и более спокойные периоды.
— А период, который привел к этой встрече, — когда он начался?
— Точно не помню, но несколько месяцев назад мне пришлось поехать в Гюльспонг — места моего детства. Это маленький городок в Вестергётланде, — добавила она, заметив, что название явно ничего Эве не говорит. — Я жила там до того, как умерла мама. После ее смерти я переехала в Стокгольм.
— У тебя там были родственники?
— Нет, меня поместили в приемную семью.
— Ну и как?
Чарли не знала, что ответить. Чем интересна жизнь в маленьком домике в Худдинге, о чем стоило здесь рассказать? Перед глазами у нее встал сад, аккуратно подметенная дорожка, клумбы, где все росло ровными рядами, и маленькая яблоня, никогда не приносившая плодов. Вспомнилась первая встреча с приемными родителями Бенгтом и Леной и их дочерью Лизой, которые сухо приняли ее в своем стерильно чистом доме. Внешне семья казалась именно такой, о какой она мечтала, когда Бетти в очередной раз слетала с катушек: спокойные, правильные люди, ложившиеся спать в определенное время, все вместе садившиеся за ужин, мама, которая складывала в пакет форму для физкультуры и готовила простую еду, не впадая в истерику. Лена никогда не валялась на диване, умоляя убрать весь свет и звуки. Никогда не устраивала вечеринки с приглашением совершенно незнакомых людей. Чарли вспомнила свою комнату в маленьком домике, чистое постельное белье, запах мыла и роз. «Чувствуй себя как дома, — сказала ей Лена в первый вечер. — От души надеюсь, что тебе действительно будет здесь хорошо, Чарлин, и что вы с Лизой подружитесь, словно сестры».
Но в доме в Худдинге Чарли никогда не чувствовала себя как дома, и они с Лизой так никогда и не стали сестрами.
Эва кашлянула.
— В приемной семье все было нормально, — ответила Чарли. — Там во всем был порядок, я могла сосредоточиться на учебе.
— Хорошо, — кивнула Эва. — Но давай вернемся к тому, с чего начался этот твой период. В начале лета ты поехала в Гюльспонг. Почему?
— По работе. Пропала девушка — Аннабель Роос. Ты наверняка читала об этом случае в газетах.
— Да, что-то слышала.
— Мы отправились туда, чтобы помочь местной полиции, и оказалось, что возвращаться туда тяжело — куда тяжелее, чем я ожидала.
— В каком смысле?
— Во мне пробудилось множество воспоминаний, и я…
Чарли увидела перед собой хрупкое тело Аннабель, которое поднимают из черной воды Гюльспонгсэльвен, увидела Маттиаса, бойфренда Бетти, исчезающего в этой воде двумя десятилетиями ранее, увидела двух девочек, ведущих плачущего мальчика — давным-давно, в те времена, когда сама она еще не родилась на свет.
— И ты — что? — спросила Эва, подаваясь вперед на стуле.
— Можно сказать, что я восприняла это все немного слишком близко к сердцу. А потом совершила ошибку, меня отстранили от следствия, и это тоже, конечно, сказалось на мне. Когда вернулась в Стокгольм, я рассчитывала, что все станет как прежде, но так не получилось. Напротив, все стало еще хуже.
— Что стало хуже?
— Страх, тоска, чувство бессмысленности, бессонница. Я плохо сплю, а когда засыпаю, мне снятся неприятные сны.
— Опиши их.
— Сны?
— Да.
— Все это началось, когда я вернулась домой из Гюльспонга, потом стало немного поспокойнее, но сейчас я расследую дело, которое задевает меня больше, чем мне бы того хотелось.