Он сглотнул, и мне показалось, что его адамово яблоко уже не
вмещается в истончившееся горло.
– Зачем ты это делаешь, моя королева?
– Что делаю? – спросила она.
– Ты хочешь оповестить весь двор? Тебе нужно это?
– Мне нужно дитя, которое ценит свой народ и его
благополучие больше, чем свое собственное.
Тишина в зале была оглушающей. Словно все разом затаили
дыхание. Словно даже кровь в венах на миг прекратила бег.
Андаис признала, что Кел не ценит никого и ничего, кроме
собственной персоны, – то, что я знала годами. Она воспитала его в
убеждении, что вся волшебная страна, и сидхе, и малые фейри принадлежат ему. Он
был зеницей ее ока, кровинкой ее сердца, величайшей драгоценностью – дольше,
чем существует эта страна, – и вот теперь ей нужен ребенок, который дорожил
бы другими больше, чем собой. Что натворил Кел, что его мать вдруг лишилась
иллюзий?
Голос Дормата прозвучал в этой тишине:
– Моя королева, я не знаю, как дать тебе желаемое.
– Я могу это дать. – Из голоса Маэлгвина исчезла
привычная легкая смешинка. Он говорил серьезно и в то же время мягко, я никогда
не слышала у него такого тона.
Андаис посмотрела на него, и даже в профиль было видно, что
взгляд у нее недобрый.
– В самом деле, мой волчий лорд? – В ее голосе
слышалось предостережение: так духота в воздухе предупреждает о скорой буре.
– Да, – негромко сказал он, но это слово звоном
отдалось по залу.
Она откинулась на спинку трона, руки застыли на
подлокотниках.
– Так просвети меня, волк.
– Двое детей твоей крови вошли в возраст, моя королева.
Одно дитя пробудило собственное твое кольцо и готово пожертвовать едва ли не
всем, чтобы радоваться магии кольца. Дитя, которое говорит, что принести детей
всем сидхе для него важнее, чем получить трон, или защитить свою жизнь, или
зачать собственного ребенка. За любую из этих трех возможностей большинство
сидящих здесь придворных отдали бы все, чем владеют. Разве это не то дитя, что
ставит благополучие своего народа превыше собственного?
Я сидела очень тихо. Я не хотела привлекать к себе ее
внимание. Может, слова Маэлгвина и были правдой, но королева далеко не всегда
вознаграждала за правду. Иногда ложь бывала гораздо полезней. Любимая ложь
Андаис гласила, что Кел будет хорошим монархом. Но она сама приоткрыла щелку
для правды. И лорды ее произнесли наконец. Что вряд ли кто-нибудь из них
согласился бы на Кела, будь у них другой выбор, кроме смертной полукровки.
Только моему отцу в свое время хватило смелости сказать Андаис, что с Келом не
все ладно. Что это неладное далеко выходит за рамки простой избалованности и
испорченности.
Андаис словно подслушала мою последнюю мысль.
– Когда невеста моего брата так быстро забеременела,
нашлись те, кто побуждал меня отречься от трона. Я отказалась. – Она
повернулась ко мне: – Хочешь знать, почему я позвала тебя домой, Мередит?
Вопрос был таким неожиданным, что я с секунду молча на нее
пялилась, но наконец выдавила:
– Да.
– Я бесплодна, Мередит. Все эти человеческие доктора
сделали для меня все, что могли. Вот почему мне нужно подтверждение твоей
плодовитости. Кто бы ни правил здесь после меня, он должен быть способен
вернуть жизнь двору. Маэлгвин обвинил меня в том, что я обрекаю всех на
бесплодие из-за бесплодия моей кровной линии. Могу лишь дать слово, что до
последнего времени я этому не верила. Если б можно было вернуться
назад... – Она вздохнула и сгорбилась, насколько ей это позволял
корсет. – Не знаю, чем мы были бы сейчас, я имею в виду, мы – неблагие,
если б я уступила трон Эссусу тридцать лет назад или даже раньше.
В ее глазах была боль, которой она раньше никогда мне не
показывала. Этот взгляд ответил на вопрос, который мне давно хотелось
разрешить. Я знала, что мой отец любил сестру, но до этой минуты я не была
уверена, что и она любила его. А сейчас я это видела в глазах, в чертах лица,
даже под макияжем. Она выглядела усталой.
– Тетя Андаис... – начала я, но она меня прервала.
– Я слышала шепот по темным углам, племянница моя,
шепот, которому я не верила. Но если кольцо действительно живет для тебя, если
оно начало подбирать плодовитые пары, то, может, слухи были верны. Скажи мне:
Мэви Рид, Конхенн из Благого Двора, понесла?
Я открыла рот и закрыла его. Кто-то здесь наверняка шпионил
для Благого Двора. Скажу "да" – и, возможно, подвергну Мэви
опасности... Но ведь Таранис уже пытался ее убить. Сейчас она была уже за
границей, большей безопасности мы не могли ей обеспечить. Не ответить было
опасней, потому что мы никому не сообщили, что Мэви Рид была изгнана из
волшебной страны потому, что отказала королю, а отказала она потому, что он
бесплоден. А это значит, что Таранис в отличие от Андаис уже сотню лет знал о
своем бесплодии. Он оставался на троне и предпочитал обречь свой народ на
падение и гибель, только бы остаться на троне. За такое благие были вправе
потребовать от него пожертвовать жизнью, чтобы оживить землю.
Я думала слишком долго, и Андаис спросила:
Холод сжал мне плечо, Гален рядом вытянулся в струнку. Я
посмотрела на Дойла, он едва заметно кивнул. Правда была меньшим злом. Я
прошептала:
– Да, она беременна.
Андаис переводила взгляд с меня на Дойла, словно хотела
узнать, почему я так долго раздумывала, но она была слишком опытным политиком,
чтобы спросить вслух. Вопросы, на которые не знаешь ответа заранее, публично не
задают.
– Скажи так, чтобы все это услышали, племянница.
Мне пришлось откашляться, чтобы мой голос услышали во всем
зале.
– Да, она беременна.
Волна шепота пробежала по рядам придворных.
Андаис улыбнулась, довольная их реакцией.
– Ты сотворила для нее чары, ритуал плодородия?
– Да, – подтвердила я.
Бормотание усилилось, накатывая на нас будто прилив.
– Я слышала, что ее муж был на пороге смерти, это
правда?
– Да, – кивнула я.
– Лекарства от рака могут сделать мужчину бесплодным
или импотентом.
– Иногда, – согласилась я.
– Но ты смогла создать чары, позволившие умирающему
мужчине последнюю близость с ней?
– Да.
– Кто исполнял роль консорта для твоей богини? Кто был
богом для твоей богини во время этого ритуала?
– Гален, – сказала я и прижала его руку к своей
груди.
Океанской волной взметнулась над нами неразбериха возгласов.
Крики, чуть ли не вопли. Кто-то не верил. Как минимум один неопознанный мною
мужской голос заявил: "Вот вам и объяснение!" Я решила потом спросить
у Дойла или Холода, не узнали ли они, кто это сказал.