– Нет, ты не принцесса.
– Я – Мерри, но и не только она. – Мой голос вдруг
обрел ту звенящую мягкость, которую мне уже приходилось слышать, словно в ушах
отдается еще чей-то голос.
– Кто ты? – прошептал он.
– Испей из чаши, Мистраль.
Цветочный ветер обнял нас невидимыми руками, обвил нас,
прижимая друг к другу так крепко, как только позволяла одежде. Мистраль обнимал
меня, но он боялся, а страх редко в ком возбуждает страсть. Королева никогда
этого не понимала.
Он наклонился к моему лицу, но тело его напряглось в попытке
сохранить расстояние между нами. Ветер толкнул его, заставляя нагнуть голову. Я
вспомнила, что когда-то он был повелителем ветров, буреносцем. Когда-то он
правил ветрами, как человек правит лошадьми, но сейчас сам шел в упряжке,
подхлестываемый ветром, и ему это не нравилось.
Мистраль сопротивлялся нажиму медвяного ветра. Он пытался
отстраниться от меня, но ветер держал не хуже цепей, и все, что ему удалось при
всей его силе, – это не дать нашим губам соприкоснуться.
– Зачем ты противишься тому, чего сам хочешь? –
спросил голос моими губами.
– Ты не можешь быть чашей. Ты не можешь быть Богиней,
она давно нас покинула!
– Если я не настоящая, то ты меня не поцелуешь.
– Ты не можешь быть настоящей!
– Ты всегда был моим Фомой Неверующим, Мистраль.
Поцелуй меня, поцелуй и узнай истину. Что есть явь – твои сомнения или я?
Ветер сжал нас так плотно, что стало трудно дышать.
– Поцелуй меня! – Голос вырвался из моих губ и
эхом отдался в ветре, в одуряющем запахе цветов.
Его губы коснулись моих, и как только это случилось, он
перестал сопротивляться. Он весь отдался поцелую – губы, рот, руки, тело. Ветер
вновь стал просто ветром, но Мистраль этого не заметил. Он поднял меня сильными
руками, прижимая к себе. Одной рукой он сжал меня с почти сокрушающей силой,
вырвавшей стон из моих губ. Видимо, этот звук его подстегнул. Прежде поцелуй
был глубоким, но еще нежным; теперь он впился в меня, будто хотел просочиться
внутрь моего тела сквозь отверстие моих губ. Он пустил в ход зубы, прикусывая
мне нижнюю губу, пока я не вскрикнула.
Аромат цветов исчез, и ветер пах озоном. Каждый волосок у
меня на теле встал дыбом. Мистраль бросился наземь, я оказалась под ним. Не
знаю, сделал он это, чтобы защитить меня или чтобы прижаться ко мне напряженным
телом, – но в следующий миг с ясного неба прямо в сухое дерево ударил
ослепительно белый зигзаг молнии.
Разряд за разрядом ударяли в дерево, и с каждым ударом
осыпалась мертвая кора, а из-под нее выступала кора молодая, светлая.
Мистраль накрыл меня собой, защищая от молний, взрывавших
землю вокруг дерева, сотрясавших ствол, пока с него не слетела вся мертвая
ткань. И вот дерево стояло нагое, обновленное и живое. Сломанные, истрепанные
ветви принялись удлиняться, наполняться соком, на концах ветвей набухли почки.
У нас на глазах распускались бутоны, бело-розовые, нежные, и яблоневый аромат
поплыл в воздухе. И еще раз напоследок прозвучал Ее голос:
– Иди же, мой Фома, и стряхни омертвелое с живых.
Мы оказались снова в коридоре, где Мистраль все так же стоял
передо мной на коленях, и моя ладонь касалась его щеки, а моя раненая рука
висела на перевязи.
Люди Мистраля толпились недалеко от нас, но Дойл и Баринтус
не давали им подойти. Не думаю, что прошло много времени, но я разобрала слова
Баринтуса:
– Принцесса вернула мне часть моей прежней силы одним
прикосновением. Неужто вы отберете такой шанс у своего капитана потому только,
что не уразумели, что происходит?
Мистраль улыбнулся мне, свирепо оскалив зубы. Глаза его
казались слепыми от клубящейся в них грозы. Вдруг он вскочил на ноги и дернул
меня на себя с такой силой, что потревожил мою больную руку. Я застонала.
Из глубины его груди вырвался звук, начавшийся едва ли не
мурлыканьем, но переросший в низкое рычание отдаленного грома.
Он зарылся пальцами мне в волосы и зажал пряди в горсть,
внезапно и крепко. Это было больно – острая несильная боль, на один короткий
волосок от настоящей, пугающей боли.
Он пристально посмотрел мне в глаза; лицо его наполнилось
диким, обнаженным вожделением, самодостаточным и первичным, словно свет и тьма.
Той божественной искрой, что вонзилась в первичную тьму и породила жизнь. Эта
сила была сейчас в ладонях Мистраля, в нажиме его тела, твердого и
нетерпеливого даже в плену его кожаных одежд.
Я чувствовала его своим телом. Его напор, сила его рук
бросали меня в дрожь. Мистраль крепче потянул за волосы, вынуждая меня
сопротивляться естественной реакции тела – или же причинить себе настоящую
боль. Мое тело хотело освободиться от захвата, но он давал мне выбор:
справиться с собой – или сделать себе больно. Он знал, как нужно играть в эту
игру. Хорошо знал.
Чувствовать себя пойманной, беспомощной перед его силой, его
вожделением и желаниями собственного тела – было почти слишком. Я зажмурила
глаза от усилия, пытаясь не бороться с его жестким захватом.
Он прошептал мне в лицо, и я никак не могла сосредоточиться
и сфокусировать взгляд на его глазах:
– Хочешь оседлать грозу? – Его дыхание обжигало
мне кожу.
Его голос не обещал нежности, не обещал уступок. Я знала тот
род секса, который он предлагал, и от одной мысли все у меня напряглось, а из
горла вырвался стон.
– Да, – прошептала я, – да.
Раскат грома прокатился по коридору, отдаваясь эхом от
каменных стен. Звук словно срезонировал в моем теле, будто я стала камертоном,
лежащим на краю огромного металлического кубка, и в рыке Мистраля послышался
отзвук этого грома.
– Хорошо, – сказал он и швырнул меня на колени.
Глава 8
Одна рука Мистраля вцепилась мне в волосы, удерживая на
коленях; другой он сдирал с себя одежду. От одного этого зрелища мое тело
выдало такую реакцию, что я упала бы на четвереньки, если б он меня не удержал.
Мои любовники не подпускали мои губы к себе, потому что от такого не
беременеют. Это никого из них не сделает королем, и они не собирались терять
семя на непроизводительные части моего тела. Я предлагала им такое как часть
предварительной игры, но в большинстве случаев они отказывались даже от этого
из боязни потерять шанс. Мне оставалось только тосковать по этому ощущению.
Мистраль не заботился ни о шансе стать королем, ни о моей
беременности. Он просто хотел меня, бездумно, без расчетов, весь во власти
собственного долго сдерживаемого желания. Я почти полюбила его за то, что он
думал первым делом об удовольствии, а не о политике... ну, немножко даже
полюбила.
Моя кожа понемногу начала светиться. Легкий танец этой магии
стал просачиваться по его руке, в его тело. Нежное белое свечение начало
разгораться у него под кожей, как будто свет откуда-то из-за горизонта. Не
яркое сияние, как у меня, но что-то менее громкое, менее уверенное в себе, и я
подумала, всегда ли он светился так робко? Но тут голова его запрокинулась,
спина выгнулась, а кожа брызнула светом. Холодный белый огонь вспыхнул в нем,
будто магний, и на миг я просто ослепла.