— С вас еще двадцать монет, между прочим.
Барнаби покопался в кармане и выложил мелочь.
— После возвращения Холлингсворта в тот вечер кто-то выключил галогеновую лампу.
— Ну надо же… — откликнулся Трой с прохладцей и застыл в ожидании того самого «потрясающего». У шефа был такой самодовольный вид, что сержант подумал, будто — ни больше ни меньше — объявился убийца, пока сам Трой отвлекся ненадолго. Взял и преподнес себя шефу на блюде, с веточкой петрушки в зубах и печеными яблоками по бокам.
— Это значит, что Холлингсворт в тот вечер был не один!
— Совсем не обязательно.
— Почему это? — недовольно буркнул шеф, открывая первую банку.
— Это мог сделать сам Алан.
— С чего бы?
— Привычка, конечно, вторая натура, но человек иногда сбивается: вместо кота выставляет на улицу будильник, а коту накручивает хвост — типа, будильник заводит.
— Но эти лампы предназначены для темного времени суток.
— Может, он знал, что за ним следят, и хотел спрятаться.
— В этом случае он, напротив, оставил бы гореть свет, чтобы видеть, кто подходит к дому.
— Не обяз…
— Что с тобой, черт возьми? — Барнаби хлопнул банкой по столу так, что из нее вырвался пенистый фонтанчик газировки. — На чьей ты стороне, хотелось бы знать?
Трой, поджав губы, достал белоснежный носовой платок и принялся бережно отирать влагу с безукоризненных манжет. «Как это типично для полиции, такие вот штуки. Тебя просят проявлять инициативу, высказывать собственное мнение — ты его высказываешь. И что? Тебя обливают „фантой“. Так устроен мир. Жалобы не помогут».
— Извини, Гевин.
«Вот они, нынешние старики, — продолжал свой внутренний монолог Трой, убирая платок и одергивая рукав. — Им всё по барабану».
— Хотите чем-нибудь закусить, шеф? Может, сэндвич? Или крекеры?
— Нет, спасибо, хочу сегодня пораньше… Да, в чем дело? — повернулся он к подошедшей сотруднице.
— Вы затребовали информацию насчет кинотеатра в Керзон-молле, старший инспектор? — спросила девушка, одна из гражданских телефонисток. — Расписание на июнь?..
Почти так же, как жаргон, Барнаби не терпел, когда в форме вопросов ему преподносили констатацию фактов. Он утвердительно хмыкнул и взял распечатку, не удостоив телефонистку вежливым «спасибо».
И тут же пожалел о своей грубости, потому что девушка снабдила его самой интригующей новостью дня. Можно сказать, хорошим куском крепкой веревки, с помощью которого кое-кого можно если не повесить, то уж наверняка хорошенько выпороть.
— Взгляни-ка, — предложил Барнаби Трою, протягивая ему распечатку.
Трой прочел и тихо присвистнул:
— Каждый понедельник — новая программа! С десятого июня — «Оливер, Оливер!» Кто такой, почему не знаю? Показ «Фаринелли», кто бы он там у них ни был, закончился в субботу. Ну и дела!
— Выходит, запуталась наша Сара, — констатировал шеф.
— Творческая натура. Витает в облаках. Что с нее возьмешь?
— Вранье есть вранье. Давай-ка вези ее к нам.
— Будет сделано! — отозвался Трой, размышляя, как бы не выставить напоказ все свидетельства своих желаний, и, наверное, впервые пожалев, что под рукой нет кованого «пояса целомудрия».
— Доставь ее в комнату для допросов внизу. И еще, пока не ушел, приколи это к доске, — распорядился Барнаби, передавая ему фоторобот.
— Фу! — воскликнул Трой с отвращением и недоверием. — Прямо-таки «тварь из Черной лагуны»
[56]!
С первой жестянкой Барнаби покончил, так что Трой ее подобрал и аккуратно отправил в корзину для мусора. Влажные круги на столе он твердо решил игнорировать, во всяком случае, не вытирать их собственным носовым платком. Сержант напомнил себе принести из дома и положить в шкафчик рулон бумажных полотенец. Старина Том довольно неряшлив.
— Одного не могу понять насчет случая в кафе «Хаген Дас», — говорил Трой, доставая из жестяной коробочки булавки для фоторобота, — а именно странности с кофе.
— Почему же?
— Ну, посудите сами. Холлингсворт входит и покупает кофе. Девушка утверждает, что он обеими руками держал поднос. Значит, принесенное с собой, то есть выкуп, он оставил без присмотра. Но это же чистый идиотизм! Кто в своем уме оставит без присмотра, хоть на долю секунды, что-то ценное в терминале аэропорта? Там же воров тьма-тьмущая.
— Можно предположить, что место передачи выкупа было заранее оговорено.
— Но старуха появилась уже после того, как он поставил на стол кофе, а не пока он стоял у кассы.
— В этот момент ее заметили, но, возможно, это было не первое ее появление в кафе.
— Тогда зачем покупать кофе, если не собираешься его пить?
Сей факт больше всего зацепил Троя. Чего он не выносил, так это пустой траты денег. В подобных кафе никто не стоит у тебя над душой, вынуждая поторопиться с заказом.
— Холлингсворта больше нет, и теперь мы не узнаем — зачем.
— Ненавижу тайны…
Сержант Трой не усматривал ничего странного в том, что детектив делает подобные заявления. Мечтая о спокойном и мирном обществе, где каждый бы занимал свое место и делал свое дело, миссию полиции он видел в том, чтобы снова и снова производить уборку. Выметать мусор с улиц сначала в суд, а затем — в исправительные учреждения Ее Величества.
Не сказать, что это всегда работало. В доброй половине случаев не успевал ты покинуть свидетельскую трибуну в суде, как очередной мешок с дерьмом снова выкатывался на улицу, показывая тебе средний палец, хихикая, а то и плюя в лицо…
— Что такое с тобой?
Трой не заметил, как начал высказывать свои чувства вслух.
— Восстанавливаю порядок, сэр. Равновесие. В этом и заключается суть нашей работы, разве не так, шеф?
— Порядок и симметрия — дело богов, Гевин. Нам не стоит туда вмешиваться. — И, снимая пиджак со спинки стула, Барнаби добавил: — Они этого не любят.
Сержант Трой остановил свою обожаемую «косси» возле «Лавров», вылез из нее и, жмурясь на слепящее солнце, встал там, где полагалось быть калитке. Поднял лицо к солнцу и просто с наслаждением его впитывал.
«Ситроена» возле дома не было. Трой прошагал через двор к окну, облокотился на выгоревший подоконник, который из-за зноя казался совсем уж выцветшим, и заглянул внутрь. Гостиная оказалась пустой.
Тогда он зашел за дом и без всякого удовольствия обозрел путаницу многолетников и лиан, которую сразу окрестил про себя «настоящей свалкой». Посредине был устроен маленький «колодец исполнения желаний»
[57], украшенный небольшой, но затейливой кованой аркой, по которой взбирались плети настурции.