Дом сестер - читать онлайн книгу. Автор: Шарлотта Линк cтр.№ 91

— Знаю. Уже видела, когда была в кухне.

— Ты ничего не надела на ноги, — сказал муж. — Зачем ты стоишь на холодном полу?

Барбара посмотрела на свои босые ноги. Пальцы невольно подогнулись, прячась от холода, шедшего от плитки.

— Пойду наверх, — сказала она чуть смущенно. — Спокойной ночи.

Они посмотрели друг на друга. И вдруг Барбара разом поняла, почему она плакала. Она плакала по той же самой причине, по которой Ральф стоял здесь, всматриваясь в ночь. В какой-то момент, сегодня, в последнюю ночь или за прошедшие дни, оба они осознали, что все прошло. Они так и не нашли дорогу друг к другу. Вероятно, она больше не существует, и уже давно. Они просто этого не замечали, или не хотели замечать. Теперь это осознание поразило ее как удар и выбило почву из-под ног. Они не могли больше обманывать себя, скрываться где-то в этом занесенном снегом доме, в котором они в буквальном смысле застряли вместе со всеми их проблемами.

Барбара повернулась и стала подниматься по лестнице. От холода у нее ломило ноги. Она энергично захлопнула дверь и, стуча зубами, залезла под одеяло. Тепло приятно охватило ее, как чьи-то объятия.

«Я не хочу сейчас задумываться, — сказала она себе, — просто не хочу сейчас вообще ни над чем задумываться».

Листы бумаги зашелестели в ее руках. От них исходил запах древесины, и Барбара ощутила его успокаивающее действие. Она стала искать страницу, на которой остановилась.

«Золотые дни. Что-то от их блеска вернулось».

Барбара перевернула страницу. За ней шел лист, на котором стоял только заголовок «Часть 2», а дальше следовали рукописные записи Фрэнсис Грей. За все эти годы синие чернила поблекли, почерк был неровным. Барбаре пришлось потрудиться, чтобы разобрать текст.

«В течение двадцатых годов мне удалось снова добиться подъема фермы, и я ухитрилась пройти без ущерба даже тридцатые годы, которые ознаменовались всемирным экономическим кризисом…»

В течение двадцатых годов мне удалось снова добиться подъема фермы, и я ухитрилась пройти без ущерба даже тридцатые годы, которые ознаменовались всемирным экономическим кризисом. Вернулись прежние арендаторы и пришли новые — после того, как я ощутимо снизила арендную плату, что вызвало резкую критику со стороны Виктории; но иначе мы не смогли бы привлечь людей — и что бы тогда делали со всеми нашими лугами и пастбищами? Когда ситуация улучшилась, я смогла постепенно опять повысить арендную плату, и от этого никто не пострадал. Мы выращивали овец, коров и в небольшом количестве — лошадей.

Лошади всегда были моей страстью, даже когда я была еще маленькой девочкой и когда Джон учил меня верховой езде. Мы тогда вместе с ним носились по полям. Я любила встать утром чуть свет и поехать к стойлам. Их недавно построили, хотя мне пришлось взять на них кредит в банке, но, к счастью, отец предоставил мне полную свободу действий. Когда я приезжала, еще не было никого из конюхов, лишь раздавалось тихое ржание. Лошади тут же подходили к дверям своих боксов, ибо знали, что я принесла им яблоки и морковь. Они дышали мне в шею и опускали свои ноздри и мягкие губы в мои ладони.

Никогда я не испытывала такого покоя, как когда стояла там, прислонившись к могучему телу лошади, прислушиваясь к биению ее сердца. Мне всегда казалось, что животные — это важная часть того, откуда мы пришли и куда уйдем. У меня всегда вызывали сожаление люди, не могущие понять животных, а таких, которые их мучают, я просто презираю.

Я также любила наших овец и коров. У нас были внушительные стада и отары. Мы заработали немало денег, продавая шерсть и изготавливая знаменитый сыр «Уэнслидейл». Новых овец я купила на рынке в Скриптоне, который работает там каждую неделю. Я часто покупала слабых, некрасивых животных, которых никто не хотел приобретать и которых мне отдавали за смешные деньги. Но я знала, что делаю. У меня работали добрые люди. Из каждой такой паршивой овцы вырастало роскошное здоровое животное.

Виктория, разумеется, морщила нос, глядя на меня, потому что я носила только брюки и сапоги и бо́льшую часть времени проводила на лошади. Однажды она сказала мне: «Ты стала настоящей сельчанкой!»

Стала? Я всегда ею была. Я срослась с землей здесь, в Уэстхилле, с его лесами, горами, болотами, с холодными ветрами, с животными. Я так и не смогла почувствовать себя в Лондоне как дома, хотя меня туда так тянуло, когда мне было семнадцать лет… Но, будучи молодыми, мы часто не понимаем, к чему действительно лежит наше сердце. Мы не знаем покоя, боясь что-то пропустить, и хотя перед нами вся наша жизнь, думаем, что время, как песок, уходит сквозь пальцы. Мы боимся никогда не сделать того, что не сделаем сейчас.

Я, по крайней мере, могу сказать, что пользовалась своей молодостью; правда, вопрос в том, всегда ли разумно и осмысленно я это делала. Во всяком случае, я никогда ни от чего не уклонялась и была там, где происходили какие-то события. Я выходила на демонстрации с суфражетками и сидела с ними в тюрьме. У меня была связь с мужчиной, который впоследствии покончил жизнь самоубийством. Меня не принимали в хорошем обществе, и я жила в ужасной нищете. Я была во Франции и пыталась помочь солдатам, которые были обезображены на полях сражений. И я в течение нескольких лет имела отношения с мужем моей сестры — со всеми сопутствующими угрызениями совести, чувством вины и страхом наказания небесными силами.

Бедная Виктория! В те годы, когда я пыталась сделать из Уэстхилла действительно доходную ферму, она постоянно насмехалась надо мной и совсем ничего не знала. Иногда меня почти ранило, что сестрица совершенно ничего не подозревает, так как это означало, что она не видит во мне ни малейшей опасности. Вероятно, думала, что Джон не будет засматриваться на женщину, которая всегда пахнет стойлом и животными, руководит фермой, как мужчина, ведет переговоры с банками и торгуется со скотопромышленниками. Еще во время войны, когда я тревожилась о Джоне, она на какое-то время заподозрила это… но все давно прошло.

«Ах, Виктория! Ты действительно думаешь, что я хожу только в грязных сапогах, пропадаю в стойлах и разговариваю грубым, резким голосом, потому что иначе меня серьезно не воспринимает ни один из мужчин, которые у меня работают?

Это одна сторона. Но я тайно заказывала себе каталоги и выкройки, а когда закончились проблемы с деньгами, покупала себе ткани в Лейберне или Норталлертоне и шла с ними к портнихе. Ты бы удивилась, если б узнала, сколько вечеров я провела на примерках. Ты была бы поражена, узнав, сколько денег я потратила на духи и украшения. Я любила долго и основательно приводить себя в порядок перед встречей с твоим мужем! Предпочитала темно-синие или зеленые платья, потому что моя белая кожа так красиво сочетается с этими цветами…

Я была вынуждена умело пользоваться своим талантом, дорогая сестра, и мне это давалось значительно тяжелее, чем тебе, так богато одаренной природой. Я всегда должна была отвлекать внимание окружающих от своих блеклых глаз и угловатых форм лица. Не каждая обладает розовыми щеками и ямочками. Я компенсировала это глубокими вырезами и обнаженными ногами. Мои ноги были действительно красивыми — возможно, они были даже самой красивой частью моего тела. Я любила тонкие шелковые чулки, которые носили в двадцатые годы, легкие, пастельных тонов туфли, легкие ткани для платьев.