– У тебя нет страховки?
– Есть, но вот что забавно. Если ее не пополнять регулярно, то из нее потом не особо много и поимеешь. Кто ж знал о таком?
– Все?
Мики пожал плечами, огляделся.
– Где Линкольн? Я просыпаюсь, а никого нет.
– Он зачем-то в город поехал. Я на велосипеде катался.
– Я и сам думал в город сгонять. Там какой-то чувак в Оук-Блаффс “Рикенбакер” битловских времен продает
[53]. В состоянии целочки. Думал, не взглянуть ли. Хочешь, вместе смотаемся?
– Не, мне надо в душ, а потом нужно заняться еще кое-чем.
– Вы, ребята, оба как-то перетруждаетесь, – сказал Мики. – Это неестественно. Неполезно. Не по-американски.
– Вообще-то, – заметил Тедди, – исследования показали, что американцы работают больше времени, чем кто-либо еще, и реже берут отпуск.
– Не понимаю я, как это может быть правдой, – ответил Мики. – Половина моих знакомых на пособии и вообще не работают. Другая половина – музыканты. Так или иначе, вечером никакой работы вам. Сегодня лопаем барбекю, пьем пиво и слушаем рок-н-ролл на очень высокой громкости.
Когда он ушел, Тедди долго принимал душ, потом надел чистые джинсы и футболку и устроился с рукописью на террасе. Поправив несколько страниц, он осознал, что заинтересовался, и перечел отредактированные вчера на пароме; они тоже оказались лучше, чем он помнил. Возможно, удивляться тут нечему. По опыту он знал, что когда приближается приступ, оценки он выносит не самые точные. Еда, что обычно ему нравилась, на вкус казалась испорченной. Фильмы – бессодержательными, музыка царапала слух. Может ли быть, что его исповедь Терезе как-то предотвратила приступ, до которого, по его расчетам, рукой подать? Неужто правда его освободила? Может ли трюизм на самом деле быть правдой?
Завибрировал телефон – это Линкольн прислал ответ: “Заново отмоем Америку добела? Скоро увидимся”. Тедди улыбнулся. Хотя Линкольн всю жизнь был республиканцем, теперь их политические воззрения куда ближе прежнего, хотя в кабинках для голосования они по-прежнему будут ставить галочки в разных квадратиках.
В какой-то миг, трудясь над рукописью с возросшим интересом, он сообразил, что от дома Троера доносятся громкие голоса. Первая мысль: это он ссорится со своей постоянно голой подружкой, но нет – если он только не ослышался, оба голоса были мужскими. На подъездной дорожке стоял серый пикап, которого Тедди раньше тут не видел.
Сквозь все неясное, бессвязное повествование пробились какие-то хлопки, словно бы крыльев, и Тедди никак не мог их объяснить. Казалось безотлагательно необходимым определить их источник, хотя Тедди и вообразить не мог, с чего бы. Заслышав тяжелые шаги по ступеням, он всплыл к сознанию, благодарный за то, что это всего лишь сон и можно перестать прикидывать, что же там хлопает. Развернувшись в шезлонге, он принялся было извиняться перед хозяином дома за то, что задремал посреди дня, и тут увидел, что человек, топающий вверх по лестнице, – не Линкольн, а краснорожий крепкий детина в бриджах-карго, шлепанцах и без рубашки. Встав на верхней ступеньке, Троер склонил голову набок и долгий, несносный миг щурился на Тедди, а затем, довольный собой, произнес:
– А я вас помню, – как будто тем самым претендовал на приз.
Мягкий ветерок, поднявшийся еще до того, как Тедди задремал, очевидно, усилился, пока он спал, и лист рукописи как по волшебству выпорхнул из картонной коробки и полетел – с тем же звуком, что и во сне. Троер, который мог бы перехватить проплывшую мимо него бумагу, равнодушно посмотрел, как та улетает. А Тедди, встав с шезлонга, к собственному ужасу, увидел, что вся терраса усеяна листами рукописи. Пусть и не густо, но лужайка на склоне – тоже. Коробка, почти полная, когда он засыпал, теперь была наполовину пуста.
– Я б вам помог ловить их по всему Чилмарку, – сказал Троер, – если б захотел выглядеть идиотом.
Дома у Тедди хранился еще один экземпляр, поэтому на миг он решил было – ну их, эти листы. Гоняться за ними по двору перед носом у Троера было бы унизительно. К сожалению, многие страницы уже отредактированы, а все переделывать сызнова – на это уйдет больше часов, чем Тедди хотелось считать, поэтому он кинулся ловить листы. И на лужайке оказался в фильме Чарли Чаплина. Стоило нагнуться за страницей, как ту свежим порывом относило в танце прочь.
– Просто чудесно! – крикнул сверху Троер. Он, как успел заметить Тедди, снимал все на телефон.
Но следовало отдать ему должное. Когда Тедди вернулся на террасу, изловив страниц семьдесят пять, Троер уже подобрал те, что валялись на полу, сложил обратно в коробку и придавил камнем. А теперь сам растянулся в шезлонге – читал страницу, которую только что отредактировал Тедди, и при этом мерзко фыркал.
– Это вы сочинили?
– Нет, – ответил Тедди, протягивая руку за листком.
– Хвала Христу, – сказал Троер, отдавая ему страницу. – В смысле, как же скучно должно быть человеку, чтобы изливать на бумагу такие вот мысли?
Тедди положил страницу поверх остальных в коробке. Потом придется рассортировать все по порядку, посмотреть, каких не хватает, и отредактировать заново.
– Между прочим, это книга, которую я в нынешнем году собираюсь издать.
Троер долгий миг его разглядывал, наморщив лоб.
– Зачем?
Поскольку этим же вопросом Тедди и сам задавался, он не удержался от улыбки.
– Ладно, – произнес Троер, почесывая волосатую, обггоревшую на солнце грудь, – тогда вот что мне скажите. Потому что мне умом как-то трудно это охватить. Вы те же самые три парня, что и раньше, верно? Вы, Мозер и этот здоровый.
– Если под раньше вы имеете в виду семьдесят первый год, то да.
– Вы что же, все это время, бля, жили вместе?
– Едва ли, – ответил Тедди.
– Потому что вот это было б совсем убого.
Мысль эта – даже после того, как Тедди ее опроверг, – похоже, наполнила Троера таким глубоким отвращением, словно долгая дружба – штука одновременно и неестественная, и порочная. Но еще больше Тедди нервировало, что человек этот – пусть даже он мало походил на личность, которую Тедди помнил по 71-му году, – внушал ему точно такое же интуитивное отвращение.
– Линкольна нет дома, – сказал он. – Предполагаю, это он вам нужен.
Троер откинулся в шезлонге и сцепил пальцы за головой, словно бы намеревался просидеть здесь весь остаток дня.
– Линкольн, – повторил он. – С какой же стати белому человеку называть своего пацана Линкольном?