Да, это была пластинка Мулуджи, та самая, которую слушал его отец. Он узнал даже обложку.
В последние дни он часто задумывался: стоит ли ему становиться отцом? Не безумие ли это? И вдруг ему показалось, что он слышит голос отца: «Я люблю тебя таким, какой ты есть, сынок. Ты никогда ничем меня не огорчил». И Матье не купил френч в стиле Мао Цзэдуна, который заприметил в витрине, а поспешил домой, чтобы послушать Мулуджи:
Ты прям от страсти весь горишь,
Когда о ней ты говоришь,
Такое с каждым может быть,
Только за что тут мак любить?
[32] Козловский слушал песню затаив дыхание. Он так и не смирился со смертью отца, и от этой песни о любви с трагическим концом у него щемило сердце.
Еще немного подождешь,
И ты, мой друг, все сам поймешь,
Там был другой, ее любил,
Но ею нелюбимым был.
Козловский услышал, как отпирается дверь, и остановил пластинку.
– Ты дома? – раздался с порога громкий крик.
– Да, – отозвался Козловский, чувствуя, как резко и беспорядочно колотится у него сердце.
– Почему ты никогда не отвечаешь на звонки? – упрекнул его Донован, входя в гостиную.
– У меня же уроки, Дон!
– А дома? Дома у тебя нет уроков! Почему ты не отвечаешь? Где ты был? Чем занимался?
Козловский смотрел на молодого человека молча. А Донован бесился.
– Извини, – наконец произнес молодой человек, постаравшись справиться с собой. – Я с тобой постоянно на нервах. Мне все кажется, что ты от меня что-то скрываешь. У тебя есть кто-то другой? И кто? – Тон Донована стал умоляющим. – Ты можешь мне сказать, я пойму.
– Нет у меня никого, и я устал от твоей ревности, – вздохнул Матье, спокойно глядя на Донована.
Ему было страшно, но Доновану незачем было об этом знать.
В эту среду Спаситель позволил себе немного поваляться в постели. Они должны были идти с Луизой к специалисту по бесплодию, но вчера вечером она сказала, что отменила прием.
– Ты совершенно прав, – сказала она, – разумнее всего просто подождать.
Спаситель вошел в кабинет ровно в 9:25 – время, назначенное мадам Эмсалем с внуком.
– А Грегуар? Его нет? – спросил Спаситель, не скрывая разочарования. – Он что, заболел?
Ему нравился хрупкий мальчуган, который мужественно боролся против горя своей бабушки.
Мадам Эмсалем тяжело опустилась в кресло, приложила руку к сердцу и ответила:
– Не он, а я. Мне надо поговорить с вами с глазу на глаз.
Положение малыша Грегуара приближалось к совсем безнадежному. Его бабушка была серьезно больна.
– Сначала я думала, что мое удушье от горя. Что горе так давит мне на сердце. А когда меня посмотрели, сказали, что это болезнь и нужна операция.
– Шунтирование? – предположил Спаситель.
– Да. У меня возьмут часть вены из ноги и заменят ту, которая стала непроходимой. Доктор мне все объяснил. Но я была в состоянии шока и на все отвечала только «да-да», а сама ничего не понимала. А это операция на открытом сердце, понимаете?
– Теперь, если необходимо, ставят и два, и три шунта. Очень распространенная операция, – сказал Спаситель как можно более обыденно. – После нее вы быстро наберетесь сил. Вам уже назначили дату?
– Девятнадцатое декабря. Среда. Мне надо приехать в больницу во вторник.
– А что вы решили с Грегуаром?
– Грегуар – проблема, и самая главная. Мне сказали, что в больнице я пробуду дней пять или неделю. А потом должна вести спокойную размеренную жизнь. Мне даже посоветовали поехать после больницы в центр реабилитации на две или три недели.
– И на кого вы собираетесь оставить Грегуара? – снова забеспокоился Спаситель.
– Грегуар – проблема, и самая главная, – повторила мадам Эмсалем.
По всей очевидности, она ее пока не решила. Мадам Эмсалем, преподавательница коллежа на пенсии, уехала из родной Нормандии, чтобы жить вместе с дочерью, матерью-одиночкой. В Орлеане у нее никого не было, даже друзей.
– У меня прекрасные отношения с соседями, но это не значит, что я могу оставить на них чертенка Грегуара. Он кому угодно задаст жару, поверьте. У него только вид ангельский, а на самом деле…
– Так, так, так. А вы не могли бы отправить его на рождественские каникулы в Нормандию к родственникам?
Мадам Эмсалем покачала головой:
– У меня в Нормандии уже не осталось никаких родственников. Только крестный Грегуара, но у него самого пятеро детей, и самому младшему семь месяцев.
– Но это же совсем ненадолго, – решился все-таки настаивать Спаситель. Надо же было найти какое-то решение.
– Нет, это невозможно, – твердо ответила мадам Эмсалем.
– А вы говорили с этим крестным? Может быть, его жена лучше поймет ваше положение и…
– Ну уж нет! – воскликнула мадам Эмслем. – Она не поймет! Ее муж закрутил роман с моей дочерью, если хотите знать всю правду!
– Думаю, это не вся правда, – произнес Спаситель своим самым бархатным голосом.
– Мне больше ничего неизвестно, – отрезала мадам Эмсалем.
Все было прозрачнее воды в горной речке: многодетный отец был отцом и малыша Грегуара. И поэтому здесь не на что было рассчитывать: его жена не допустит мальчика в свою семью.
– Значит, придется найти приемную семью.
– В этом-то и проблема, – повторила мадам Эмсалем в третий раз.
В ее болезненном состоянии проблемой становилось все… Спаситель почувствовал, что необходимость решать главную проблему вот-вот ляжет на него.
А впереди его поджидал новый сюрприз. Если на предыдущую консультацию пришла бабушка без внука, то на следующую – сын без матери. Максим сидел в приемной в обществе… Марго
[33].
– Мачеха прийти не смогла, пошла к зубному, – объяснила девушка. – Но она не захотела, чтобы Макс лишился сеанса. Сеанс по-прежнему сорок пять минут? Я с вами сидеть не буду.
Всем своим видом – пальто, застегнутое на все пуговицы, взгляд, обращенный к двери, – Марго сообщала, что очень торопится. Мальчик стоял не шевелясь, держа в руках слишком большой для него планшет, из которого неслась веселая музыка мультяшек студии Pixar. Компьютерный младенец с круглыми глазами моргал под навязчивый ритм английской песенки: «Daddy finger, daddy finger, where are you?»
[34]