Вербовщик. Подлинная история легендарного нелегала Быстролетова - читать онлайн книгу. Автор: Иван Просветов cтр.№ 52

Страница

Осенью 1936 года Дмитрию Быстролетову позволили сдать дела. Он оставил в Париже шикарный «фаэтон», на котором объездил пол-Европы. В Берлине впервые за много лет оформил в консульстве визу на свою настоящую фамилию. Еще сутки в пути – и больше не нужно носить никаких масок, постоянно быть настороже, жить в раздвоении личности: одно «я» притворяется, другое контролирует выполнение задачи. Он наконец-то сможет ходить в кинотеатры и музеи не потому, что там удобно назначать явки, и общаться с людьми – просто так…

В те дни, когда Быстролетов ждал разрешения вернуться в Москву, первый человек в партии, вершившей судьбу шестой части мира – а косвенно и всего света, – отдыхал в санатории в Сочи. 25 сентября Сталин отправил телеграмму в Кремль:

На следующий же день назначение было утверждено. Николая Ежова, истово боровшегося за чистоту большевистских рядов и воплощение директив ЦК во главе Комиссии партийного контроля, оставили в прежней должности, наказав ему девять десятых своего времени отдавать НКВД. Член Политбюро Каганович писал Орджоникидзе, лечившемуся в Кисловодске:

И товарищ Ежов оправдал доверие.

Красная площадь была заполнена людьми – вся, от края до края. Москвичи толпились и за Историческим музеем, на Манежной площади до самой улицы Горького. Многие пришли с транспарантами: «Расстрелять бешеных фашистских псов!», «Стереть изменников с лица земли!», «Приговор суда – приговор народа!». Вечер 30 января 1937 года выдался ледяным, но двести тысяч человек терпеливо внимали гневным речам с трибуны мавзолея. Мощные лучи прожекторов разрезали тьму, освещая то красные флаги, то огромный портрет Сталина. Из репродукторов гремело:

Дмитрий Быстролетов вернулся в страну, где потрясения не закончились. Чем успешнее шло строительство социализма, тем напряженнее велась борьба с внутренними врагами.

Из иностранных газет он знал о «Процессе шестнадцати»: в августе 1936 года перед судом предстали видные большевики из бывшей партийной оппозиции (в том числе соратники Ленина – Зиновьев и Каменев) и несколько коммунистов-эмигрантов из Германии. Почти все они «признались» в подготовке покушений на руководителей ВКП(б) и советского государства. Всех приговорили к высшей мере наказания. Этот «Антисоветский объединенный троцкистско-зиновьевский центр» оказался первым из вскрытых чекистами чудовищных гнойников, затмивших прошлые контрреволюционные заговоры.

В январе 1937 года состоялся процесс над организаторами «Параллельного антисоветского троцкистского центра», многие из которых занимали высшие посты в наркоматах. Обвиняемые публично давали показания о своей преступной деятельности: шпионаже, вредительстве и диверсиях в промышленности и на железных дорогах, подготовке убийств Сталина, Молотова, Кагановича, Ворошилова, Орджоникидзе, Ежова, Жданова – так они «надеялись подорвать» экономическую и военную мощь СССР, «помочь» иностранной агрессии и, в конечном счете, «свергнуть» советскую власть.

Заговорщиков расстреляли, но нити разоблачений потянулись дальше.

4 апреля «Правда» и «Известия» сообщили об аресте прежнего наркома внутренних дел Генриха Ягоды. Фамилии, появлявшиеся в газетах, были лишь верхушкой айсберга. В Москве ордера на аресты выписывались десятками в сутки. Враги находились повсюду.

Быстролетов временно числился в резерве и служил согласно старой должности – переводчиком, в 10-м отделении ИНО ГУГБ (научно-техническая разведка). Ему выделили квартиру в ведомственном доме в поселке Сокол; жалования хватало, чтобы содержать семью – жену и старенькую маму, приехавшую из Анапы. В Москве у него не было друзей – только начальники. Женька Кавецкий после секретной командировки в Америку получил увольнение и уехал в Одессу, где стал капитаном теплохода. Быстролетова отпускать не собирались. Аттестовали на звание старшего лейтенанта госбезопасности. Базаров, Малли и Порецкий прислали из-за кордона рекомендации для вступления в ВКП(б):

«Работая с т. Быстролётовым, я убедился не только в его дисциплинированности, способности и старательности, но и в его безусловной преданности партии, находясь вне которой он всегда чувствовал себя связанным с нею. Весь образ его жизни, его личные интересы, как и методы и приемы его работы, определялись тем, что он чувствовал для себя обязательными те нормы, которыми определяются поступки и мышление партийца. Теодор Малли». ^[285]

Страница