Бесславие: Преступный Древний Рим - читать онлайн книгу. Автор: Джерри Тонер cтр.№ 5

В наши дни принято классифицировать агрессивные действия. Как правило, насилие мы делим на физическое, сексуальное, психологическое и эмоциональное. В свое время римляне немало размышляли над вопросом о границах дозволенного, но их трактовка состава преступления iniuria (оскорбление личности) сильно отличается от современной. Вот, к примеру, разъяснение одного видного юриста того времени: «Iniuria совершается не только тогда, когда кто-нибудь, например, кулаком или палками будет бит или даже высечен, но и тогда, когда кого-либо бесчестят» (Гай, Институции, III.220) ^[6]. Репутация вообще имела для римлян огромное значение, поскольку явным образом отражала их социальный статус. Безосновательное публичное поношение чести воспринималось ими не менее болезненно, чем телесные травмы. В равной мере это касалось и письменных пасквилей в прозе или стихах. В наши дни злословие и клевета ранят чувства куда меньше. Автору этих строк, наверное, даже польстит, если кто-нибудь не поленится очернить его в поэтической форме (впрочем, не сочтите это за приглашение). И хотя в современных законах о защите чести и достоинства и прослеживаются некие остаточные проявления столь щепетильного отношения к клевете, позволяющие знаменитостям взыскивать через суд компенсации за репутационный ущерб, причиненный им клеветническими публикациями или высказываниями в интервью, все мы прекрасно понимаем, что это не более чем игрушки для богачей. Большинство рядовых граждан попросту недостаточно состоятельны и не имеют возможности окупить хотя бы судебные расходы на защиту своей чести и достоинства (именно поэтому газеты и вольны выставлять «маленьких людей» в сколь угодно дурном свете). Столкнувшись с уличным хамством или словесными оскорблениями в интернете, чаще всего мы лишь недоуменно пожимаем плечами. Все мы, конечно, признаём, что слова способны ранить, однако же находим их куда более безобидным оружием, нежели палки или камни. Вот и вся разница. В Древнем Риме индивидуум считался подчиненным общине, к которой принадлежал. Мнение общины о том или ином человеке значило несоизмеримо больше, чем его или ее мнение о себе. Поэтому всё, что угрожало репутации, то есть статусу человека в глазах общественного мнения, римляне воспринимали как смертельно опасный вызов, как покушение на саму их личность. Разумеется, столь серьезная угроза могла вызвать только бурную реакцию.

Тесная связь между понятиями «статус» и «оскорбление» означала, что римлянам было чуждо представление о том, будто жертвой оскорбления в их трактовке понятия iniuria может оказаться, например, раб. Если побить раба, считали они, оскорблен будет лишь его господин (Гай, Институции, III.222). Согласно этой логике преступлением было, например, даже просто сводить в таверну и обучить игре в кости чужого раба, поскольку это могло бы «испортить» его. Подмигнуть женщине, к примеру, считалось не меньшим оскорблением, чем облить ее нечистотами, поскольку и то и другое в равной мере свидетельствовало о неуважении к социальному статусу женщины и о стремлении обесчестить ее в глазах общества. Оскорбленным могло оказаться общество, если бы кто-нибудь, например, заразил источники воды. Это считалось весьма серьезным преступлением, поскольку свидетельствовало о неуважении к общественному порядку, и за это римский закон требовал сурового наказания (Дигесты, XLVII.11.1.1).

Сатирик Ювенал живописует крайне неприглядную картину разгула насилия на улицах Рима, перечисляя в своей третьей сатире множество опасностей, подстерегающих бедного ночного прохожего (Сатиры, 111.281–308). Если верить этим строкам, то римлянин, отправившись вечером на пир, не оставив завещания, поведет себя крайне безрассудно. На каждом шагу его поджидает смертельная опасность. В лучшем случае ему на голову из окна опорожнят ночной горшок. Или он нарвется на кровожадного пьяного громилу, который держится подальше от богачей под охраной рабов, а вот пришибить бедняка для такого в самый раз. Или же падет жертвой банды пришлых бродяг с ножами… Подобную картину мы обнаруживаем у историка Ливия, творчество которого приходится на правление Августа. Он описывает эпизод, имевший место пятью столетиями ранее: как-то раз, гуляя ночью по городу, простолюдин Вольсций и его брат столкнулись с группой пьяных молодых гуляк из числа аристократов, питавших глубочайшее презрение к представителям низших социальных классов. «Сперва они глумились над нами и всячески оскорбляли, — рассказывает Вольсций, — поскольку юнцы, когда пьяны и заносчивы, имеют обыкновение подвергать безропотных бедняков надругательствам». В последовавшей драке братья были избиты до бесчувствия (История Рима, III.13) ^[7].

Насколько достоверна эта картина? И можно ли верить свидетельствам Ювенала? О жизни сатирика нам практически ничего не известно, но то, что он в совершенстве владел стихосложением, говорит о его высокой образованности и, следовательно, происхождении из знатного и богатого рода. Если так, то с какой стати ему было бродить по грязным римским закоулкам в неурочное время? И главное: сатирик на то и сатирик, чтобы использовать гиперболу и утрировать события смеха ради. Похоже, это не самый надежный свидетель, и его слова не стоит принимать за чистую монету.

В римских кодексах вообще крайне мало внимания уделяется нападениям, в том числе и с причинением вреда здоровью. Так что же, это говорит о безопасности городских улиц? Вовсе нет, лишь о пренебрежительном отношении римской юстиции к подобным мелочам, которые даже до суда доводить недосуг. Ведь законы писались теми самыми богатеями, на которых, как сетовал Ювенал, никто не нападает, поскольку они всегда пребывают под защитой эскорта. Поэтому они считали уличное насилие чем-то банальным, предметом, не заслуживающим правового регулирования. Эпизоды, мелькающие в некоторых текстах, кажутся слегка утрированными, ими можно пользоваться лишь в теоретических дискуссиях. Так, в «Дигестах», масштабном собрании выдержек из юридической литературы, созданном в VI веке по приказу византийского императора Юстиниана I, мы находим следующий случай. Как-то ночью на улице некий лавочник поставил фонарь на камень перед своей лавкой. Какой-то прохожий взял его, и лавочник последовал за этим человеком и потребовал вернуть вещь. Вор начал бить лавочника плетью, и тут действие приняло новый оборот. Лавочник выбил вору глаз. После этого владелец магазина обратился к адвокату с вопросом, виновен ли он в причинении увечий, ведь вор ударил первым. Юрист ответил, что, поскольку вор был вооружен куском металла и нанес первый удар, то сам он и виноват в потере ока. Но если бы лавочник ударил первым, виновным назвали бы именно его (Дигесты, IX.II.52.1).

Это весьма характерный пример уличного насилия, такие чаще всего и рассматриваются в римских судебниках. На первый взгляд этот казус можно счесть показателем будничности насильственной преступности на улицах Рима, заключив, что ночной город прямо-таки кишел грабителями и самооборона была единственным средством, на которое оставалось рассчитывать честным гражданам в надежде отстоять от посягательств свое имущество. Однако можно задуматься и установить, что перед нами всего лишь гипотетический пример, предназначенный для обсуждения на занятиях и целиком выдуманный теоретиками права. Он вполне созвучен задачкам о пределах допустимой самообороны при защите собственности от посягательств из современных учебников. Более того, это почти карикатура на представление о жизни улиц, которое составлял себе типичный патриций. Но даже если в этом отношении мы заблуждаемся, а пример имеет под собой реальную основу, допустимо ли экстраполировать его до масштабов общей картины, позволяющей судить об уровне преступности в римском обществе? Можно ли с уверенностью утверждать, что Рим был наводнен преступным отребьем? Лично я живу в Кембридже, одном из наиболее безопасных городов мира, но изредка и у нас попадаются пьяные хулиганы и дебоширы, в том числе и в самом центре города. Если прекрасным поздним субботним вечером мне доведется услышать, как кто-то крушит мусорные баки у меня на задворках, едва ли я ринусь на улицу унимать хулиганье. А если мне приспичит подраться, так я, наверное, отправлюсь в паб, где, как правило, и собираются любители подобных развлечений. Как бы то ни было, в нашем городе ни то ни другое и близко не считается нормой поведения. Так и в случае с римским лавочником: сам факт, что он спокойно оставил светильник за порогом, свидетельствует о том, что это было его повседневной привычкой, то есть он делал так каждый вечер, и ничего криминального обычно не случалось — ни попыток хищения, ни драк.