Плач серого неба - читать онлайн книгу. Автор: Максим Михайлов cтр.№ 75

Спокойная тишина Восточного простенка мало-помалу наливалась шумом толпы — повозка приближалась к проспекту Надежды. Сверкнул, слепя, солнечный луч, запутавшийся прутьях балконной решетки. Пока я отчаянно моргал, рокот булыжников под колесами сменился ровным шорохом брусчатки. Ресницы быстро справились со слезами, за которыми вовсю мельтешила уличная жизнь. Рабочее утро было в самом разгаре, но горожане, торопясь урвать кусочек радости от редкого солнечного дня, находили множество причин выйти на улицу. Четыре девчонки-ткачихи, оживленно болтая, чересчур внимательно смотрели на просвет новый кусок тонкого белого сукна. Городовой в коричневом мундире привалился к газетному киоску и блаженно жмурился под козырьком фуражки. Его пальцы, которым в кои-то веки было тепло и сухо, лениво перебирали красные кисти на эфесе сабли. Даже студенты, что прятались в тени раскидистого каштана и раз за разом пускали по кругу бутыль с чем-то мутным, разрывались между страхом разоблачения и желанием в полной мере насладиться неожиданным даром природы.

Я еще раз как следует проморгался, выгоняя из глаз последние светлые пятна, и полистал блокнот. Интересно, почему Молтбафф перестал наведываться в цирк? В избавление от порока я не верил — только не в Вимсберге. Если только что-то не изменило жизнь профессора, не перевернуло ее с головы на ноги… Но версия с бегством пожилого сластолюбца казалась сильнее. Неведомо, какие еще необычные страсти владели его душой. А за любую похоть приходится платить, и как знать, не получил ли профессор такой счет, что пришлось бежать из города? Я даже начал придумывать причины для бегства, сочинив несколько совсем уж жутких историй, но быстро себя оборвал. Тратить время на бесполезный плач по нравам не хотелось.

Колеса вновь мелко затряслись, запрыгали по булыжникам. Камни для брусчатки были дороги. Некогда Ратуша предоставила гостям города выбор — платить налог на въезд монетой, или же камнями для городских мостовых. Не знаю, рассчитывали ли они на такую прибыль, но дороги от нового закона выиграли куда больше, чем казна.

Через боковые окна я видел лишь заскользившие вдоль повозки стены домов — кажется, мы въехали в один из Гостиничных переулков. Через недра местных кварталов, где строилось большинство приличных городских гостиниц, за две сотни лет прошло несметное количество приезжих богатеев. Но близость Университета сыграла свою роль — уютные скверы и тихие дворики облюбовала подрастающая городская интеллигенция. Полицейское управление уже не первый год собиралось увеличить число городовых в переулках, да всякий раз находило личному составу задачи поважнее. Студенты, конечно, любили пошуметь, но в целом были безобидны.

С непривычки меня растрясло. В висках возникла и покатилась по черепу боль. Я раздраженно мотнул головой, но тщетно — ни новых мыслей, ни облегчения. Тягучий свист за окном превратил страдания в настоящую пытку — какой-то юнец с початой бутылкой вольготно развалился в милой маленькой беседке. Его добрые соловые глаза умиленно щурились на высокородную альвийку с комнатным лисенком на поводке — ее замысловатая прическа как раз проплывала перед окном повозки. И если дама словно не заметила нахала, то зверек разразился таким писклявым и заливистым лаем, что я, не думая о вежливости, дернул вниз завизжавший кожаный полог. Солнечный день солнечным днем, но я внезапно соскучился по дождливой тишине.

Все звуки мира сжались до глухого стука колес и легкого поскрипывания колымаги. Я закрыл глаза и откинулся на сиденье, усилием воли прогнав мысли о предстоящем разговоре. Хватит. Решу все на месте. Успокоенный этой простой по своей сути мыслью, я как-то незаметно задремал.

Нарастающий шум за окном деликатно проник в дремоту и уничтожил ее изнутри. Моргнув, я потянулся к противоположной стене, осторожно приоткрыл полог и снова зажмурился — от бежавшего снаружи узора зарябило в глазах. Две слезинки спустя веки согласились открыться, и затейливое переплетение железных кружев превратилось в университетский забор — мы были почти на месте. Повозку качнуло, и за окном, стремительно удаляясь, замелькала спина хидейкова слуги. Юный хитрец проделал большую часть пути на запятках моей же повозки.

Я охлопал карманы. Блокнот с собой, кошелек тоже. А вот оружия не было, так что если Молтбафф полезет в драку… Хотя с чего бы ему? И к тому же, зачем мне нож в драке с простым преподавателем?

Извозчик получил плату и уехал прочь, а я как следует потянулся, расправил затекшие плечи и вдоволь похрустел костями, от чего прохожую старушку аж передернуло. Огляделся.

С закрытием городских ворот иссяк поток приезжающих и уезжающих одушевленных, и проспект Спасения опустел. Редкие прохожие с закрытыми зонтами наизготовку поглядывали на безоблачное небо и недоверчиво качали головами. На другой стороне, прячась за угол, двое студентов-прогульщиков спешно курили одну на двоих сигарету, жадно затягиваясь и судорожно пихая чинарик в руки товарища.

Я надвинул шляпу поглубже и направился к переплетению трех невообразимо искривленных арок. По крайней мере, на первый взгляд казалось, будто их именно три. Проходя под невозможно изогнувшимися сводами, я на мгновение ощутил, что заблудился на крохотном пятачке неведомого пространства. Направление вдруг потеряло всякий смысл, а чувство времени резко притупилось. Но еще один шаг — и ощущение прошло. Университет стоял передо мной во всей красе.

Несмотря на то, что главный корпус был широк, приземист и покрыт гладкими наростами аудиторий, первыми в глаза все-таки бросались высоченные иглы факультетов Стихий. Четыре башни прокалывали основное здание строго по сторонам света. По правде говоря, я не помнил, какая стихия какому направлению соответствовала, но нимало по этому поводу не переживал. Пытаясь разложить спутавшиеся мысли по полкам или хотя бы утрамбовать их, я дошел до входа и ничуть не удивился, когда дверь открылась будто бы сама собой.

Университетский вахтер гордился своими пышными усами — заслуженно и очень деятельно. Все время, пока я шел к нему от дверей до уютной конторки темного дерева, он оглаживал и поправлял эти произведения парикмахерского… да что там, подлинно архитектурного искусства. Пару раз он, изумив меня сверх возможного, полуукрадкой пробежался по ним миниатюрной расческой. И следовало видеть, как этот в высшей степени достойный одушевленный, не испытывая, очевидно, никаких затруднений, умудрялся выполнять и прямые свои обязанности. Не останавливая рук, он разбрасывал по сторонам цепкие взгляды, щедро одаривая ими всех входящих и праздношатающихся одушевленных — только искорки вспыхивали на стеклах очков, полускрытых козырьком форменной фуражки.

До последнего мига я был уверен, что такие усы могут быть лишь у альва, но вахтер оказался ярко выраженным человеком.

— Утро доброе, милейший, — прежде чем подарить улыбку усачу, я вспомнил о том, как хорошо выспался, и напитал ее воспоминаниями о пережитом счастье. Получилось крайне дружелюбно.

— Добрейшее, — важно согласился вахтер, но развивать тему дальше не соблаговолил и решительно повернул к делу. — Чем могу?

— Сейцелем Молтбаффом, — сыграл я словами. — В какой аудитории его можно найти?