Эволюция желания. Жизнь Рене Жирара - читать онлайн книгу. Автор: Синтия Л. Хэвен cтр.№ 35

«Романтик, будучи узником манихейской оппозиции Меня и Другого, всегда действует в рамках лишь одного плана. Пустому и безликому герою, твердящему о своем „Я“, противостоит маска Другого с застывшей на ней гримасой. Чистое внутреннее против абсолютного внешнего» ¹³⁰. Поэтому «дуло романтического творчества направлено на Других» ¹³¹. Из этих безыскусных, казалось бы, наблюдений вытекает масса других выводов. Книга, на первый взгляд представляющая собой разбор пяти конкретных писателей, выходит за рамки литературы, чтобы углубиться в психологию и культурные проблемы нашего мира, в том числе моду, рекламу, этикет, пропаганду и интеллектуальные тренды.

В «Лжи романтизма и правде романа» уже заметен коронный авторский стиль Жирара – формальные требования соблюдены, но текст увлекательный и доступный, свидетельствующий об эрудиции, язвительный, виртуозный: эта книга создала ему репутацию. Я нашла, что она затягивает, как наркотик, хотя в «Library Journal» ее назвали «весьма сложной критической работой о структуре романа», а вдобавок предупредили: «Как, наверное, и следовало ожидать, интерпретации глубоко психологические, доводы – философские, а интеллектуальная работа по сбору информации – ошеломляющая; но, с точки зрения читателя, мысль развивается медлительно, а в правоте автора убеждаешься как-то скрепя сердце» ¹³².

Однако для многих книга стала откровением. «Всегда можно рассчитывать, что француз увидит мир как этакое менаж-а-труа, – написал в «The Guardian» Эндрю Галликс по поводу жираровской теории опосредованного желания. – Открыть „Ложь романтизма и правду романа“ – все равно что надеть очки и увидеть все вокруг четко. В центре книги – мысль настолько простая и все же настолько фундаментальная, что просто диву даешься: неужели никто не высказал ее раньше?» ¹³³ «Ложь романтизма» глубоко погружает в творчество горстки писателей: Сервантеса, Стендаля, Пруста, Достоевского, Флобера – и особенно в несколько их произведений (главным образом это «Дон Кихот», «Красное и черное», «Бесы» и «В поисках утраченного времени»). Эти писатели, утверждает Жирар, не только нашли у себя болезнь мимесиса, но и отыскали противоядие. Хотя эта книга далеко не сводится к разбору частного материала, те, кто пока не знаком с исследуемыми Жираром пятью писателями, наверняка обнаружат, что текст им не по зубам. Хотя Жирар утверждает, что так строится «вся» великая литература, на деле рассмотренное им подмножество – маленькое и узко сфокусированное. Отнюдь не пытаясь запихнуть в свою теорию все на свете, он заодно выдвигает тезисы о нашей культуре – и они как минимум столь же важны, как его размышления о литературе.

В какой мере Жирар выбирал материал исходя из собственной прихоти? И, может быть, раскритикованный им жанр исчерпал себя раньше, чем Жирар взял в руки перо? Как-никак литературные моды меняются быстрее, чем природа человека. Этот вопрос задал в «Comparative Literature» французский литературный критик Вальтер Штраус:

Впрочем, Штраус не заметил, что в одной из последних глав Жирар отдельно рассмотрел Беккета, а также Камю и Сартра; главные герои их произведений, утверждал Жирар, – очень часто современные инкарнации подпольного человека, и их метафизическое желание еще успешнее скрыто под маской притворной независимости. «Между этой литературой и Достоевским можно обнаружить множество внешних сходств. С обеих сторон мы видим все ту же ненависть к Другим, тот же радикальный разлад, тот же „полиморфизм“ в ниспровержении всех буржуазных ценностей» ¹³⁵. Кафка в «Лжи романтизма и правде романа» упоминается раз шесть.

А как среагировало более близкое окружение? Ральф Харпер, видный философ-экзистенциалист и теолог из Университета Джонса Хопкинса, затронул в «Journal of Religion» следствия для духовной жизни, вытекающие из труда Жирара. Если учесть, как сильно эти вопросы станут волновать Жирара спустя несколько лет, Харпера стоит процитировать пространно:

«Чувство беспокойства, вселяемое этим доскональным анализом, – вероятно, одно из последствий повсеместности недуга, который Жирар называет заразным, а также свидетельство психологической и метафизической проницательности автора этой интереснейшей книги» ¹³⁶, – заключает он.

О большем автор-дебютант не мог бы и мечтать. В последующие годы многие истолковывали Жирара неверно, причем иногда, как представляется, чуть ли не преднамеренно. Давайте сделаем краткое отступление, чтобы опровергнуть ряд обвинений: некоторые клеймили Жирара за доктринерство – дескать, он применяет свой эликсир слишком широко, в качестве универсального средства. Но именно так действует большинство французских интеллектуалов, выдвигая свои теории; чтобы их услышали в шумном мире французской гуманитарной мысли, они вынуждены энергично настаивать на своем. Неужели труды Жирара более дидактичны, чем та же деспотичная «Критика диалектического разума» Сартра? В любом случае в исследованиях Жирара, возможно, не так много «формул», как кажется на первый взгляд. Смелый, декларативный язык Жирара отвлекает внимание от того, как часто Жирар переплетает мысли прямо по ходу написания фразы: его изобретательный творческий дух, так сказать, примешивается к чернилам. «Рене достаточно талантлив, чтобы находить обоснования, – сказал мне Макси. – Обычно великие люди фокусируются на одной идее, а его осенило несколько идей, и ему хватило гения, чтоб склеить их воедино».