Девы - читать онлайн книгу. Автор: Алекс Михаэлидес cтр.№ 32

Хотя мама знает, что муж хочет мальчика, в душе она отчаянно надеется, что будет девочка. Ведь из мальчика вырастет мужчина. А мужчинам нельзя доверять.

Схватки приносят облегчение: они отвлекают от раздумий. Мама сосредотачивает внимание на телесных ощущениях: дыхании, подсчете времени между схватками и пронзающей боли, которая одним махом изгоняет из головы все мысли, стирает, будто мел со школьной доски. Мама с готовностью растворяется в ней, теряя саму себя.

Наконец на рассвете появляюсь я.

Узнав, что ребенок — не девочка, мама была глубоко разочарована. Отец же, наоборот, пришел в бурный восторг: фермерам, как и королям, требуется много сыновей. Я был его первенцем.

Чтобы отметить это событие, отец притащил в роддом бутылку дешевого шампанского.

Но был ли то повод для радости или, напротив, большое несчастье? Может, высшие силы уже тогда предрешили мою участь и никто не смог бы ничего изменить? Не милосерднее ли было бы со стороны родителей задушить меня во младенчестве или обречь на смерть и тление, бросив одного среди пустынных холмов?

Догадываюсь, как бы отреагировала мама, если б узнала о моих поисках виновного. Она бы этого не потерпела.

«Не стоит никого винить, — сказала бы она. — Не надо воображать, что события в твоей жизни происходят неслучайно, и выискивать какие-то причинно-следственные связи. На самом деле они не значат ровным счетом ничего. Жизнь вообще напрасна и бессмысленна. И смерть тоже».

Но когда-то мама считала иначе.

В юности она была другой: хранила высушенные цветы, читала поэзию. Этот ее секрет я раскрыл, найдя в глубине шкафа коробку из-под обуви. Там мама прятала старые фотографии, цветочные лепестки и стихотворные признания в любви, которые отец, делая массу орфографических ошибок, писал в начале их отношений. Однако увлечение стихами у отца быстро прошло. А следом — и у мамы.

Она вышла замуж за человека, с которым была едва знакома. А он отнял у нее все, что она любила. Отец привел маму в мир тяжкого труда и лишений. Отныне ей приходилось работать от зари до зари: взвешивать овец, кормить их и стричь. Изо дня в день, из года в год.

Конечно, были в маминой жизни и радостные, светлые моменты. Например, ее любимая пора — сезон ягнения, когда на свет появлялись крошечные, невинные создания, словно белые грибочки.

Мама научилась не привязываться к ним и никогда не позволяла себе прикипеть к ягнятам.

Худшей частью фермерского уклада была смерть — бесконечная, непрерывная череда смертей — и все, что с ней связано. Мама собственноручно помечала овец, которых предстояло забить: слишком худых, слишком толстых, не дававших потомства. А потом появлялся мясник в жутком, забрызганном кровью фартуке. Отец всегда ошивался рядом, горя желанием помочь. Он обожал резать скот. Похоже, убийства доставляли ему наслаждение.

Во время бойни мама уходила в душ, тайком прихватив с собой бутылку водки, надеясь, что шум воды заглушит ее рыдания.

А я убегал в самый дальний конец фермы и закрывал уши, но все равно слышал отчаянное блеяние овец.

Когда я возвращался к дому, отовсюду исходило зловоние смерти. В открытой части сарая были разложены разделанные тушки. В сточных канавах бурела кровь. Рядом, в кухне, мама и отец взвешивали и упаковывали мясо, распространявшее тошнотворный запах. По столу, к которому прилипали кусочки плоти, растекались багровые лужицы. Над ними вились толстые мухи.

Кишки и другую требуху, не годящуюся в пищу, отец выкидывал в выгребную яму на краю фермы.

К этой яме я старался не приближаться. Она вселяла в меня ужас. Отец грозился похоронить меня там живьем, если я не буду слушаться, хорошо себя вести и хранить его секреты.

«Никто никогда не узнает, — говорил он. — Никто тебя не найдет».

Мысленно я представлял, как лежу в яме, среди смердящих останков животных, в которых кишат черви, личинки и другие отвратительные насекомые-падальщики, и трясся от страха.

Я и сейчас содрогаюсь, когда думаю об этом.

Утром Мариана отправилась на встречу с профессором. Ровно в десять, с первым ударом часов на церкви, она приблизилась ко входу в преподавательский сад.

Фоска, в темно-сером вельветовом пиджаке, ее ждал. Верхние пуговицы белой рубашки были расстегнуты, а волосы свободно падали на плечи.

— Доброе утро, — поздоровался он. — Рад вас видеть. Я боялся, что вы не придете.

— Я пришла.

— Вы очень пунктуальны. Интересно, Мариана, что это о вас говорит?

Мариана не ответила на улыбку Фоски, желая внешне выглядеть сдержанной и хладнокровной.

Профессор распахнул перед ней деревянную калитку и сделал приглашающий жест рукой.

— Прошу!

Вслед за ним Мариана шагнула за ограду.

Сад был предназначен исключительно для преподавателей и их гостей. Студенты сюда не допускались. Мариана оказалась здесь впервые, и ее поразила умиротворенность и живописность этого места. Сад, выдержанный в тюдоровском стиле, располагался в низине. Его окружала старая кирпичная стена, которую постепенно разрушала прорастающая сквозь щели алая валериана. По всему периметру сада пестрели цветы: розовые, голубые и огненно-красные.

— Как тут хорошо! — восхитилась Мариана.

— Да, очень. — Фоска кивнул. — Я часто здесь гуляю.

Они неспешно побрели по дорожке. Фоска продолжал разглагольствовать о красоте Кембриджа в целом и сада в частности.

— Тут присутствует какое-то волшебство. Согласны? — Он взглянул на Мариану. — Уверен, вы это сразу ощутили, как и я. Легко могу представить вас юной студенткой. Мне знакомы эти чувства, когда приезжаешь в новую страну для новой жизни, простодушный и одинокий… Так?

— Вы сейчас обо мне или о себе?

— Пожалуй, об обоих, — улыбнулся Фоска. — Скорее всего, у нас были схожие переживания.

— Сомневаюсь.

Профессор покосился на нее, словно хотел что-то спросить, но потом передумал. Какое-то время они шли молча. Наконец Фоска снова подал голос:

— Вы очень неразговорчивы. Я-то ожидал совсем другого.

— Чего именно?

Профессор пожал плечами.

— Даже не знаю. Наверное, допроса с пристрастием.

— Допроса?

— Ну или просто множества вопросов. — Достав сигарету американской марки, с белым фильтром, он предложил ее Мариане.

Та покачала головой.

— Не курю.

— Теперь, кроме меня, никто не курит. Я пытался бросить — и не смог. Не хватило силы воли.

Он чиркнул спичкой и, затянувшись, выпустил длинную струйку дыма, растаявшую в воздухе.

— Я пригласил вас сюда, потому что, полагаю, нам нужно поговорить, — начал Фоска. — Я слышал, вы мной интересуетесь, расспрашиваете обо мне студентов… Кстати, я беседовал с деканом. Он уверяет, что не просил вас общаться со студентами ни о пережитом потрясении, ни вообще. Следовательно, Мариана, я хотел бы знать… какого черта вам от меня надо?