Малк поговорил с мамой, потом его увели.
Вернувшись, он рассказал, как ему с хрустом, одним уверенным рывком вправили палец.
Никаких следов слез на лице Малка не было, он все еще безмятежно переживал свой поступок — глупый и одновременно поразительный.
Сегодня, вспоминая тот день, я — уже с высоты своего возраста — думаю: «Нелепо было так рисковать, для молодого человека последствия могли бы быть ужасающими. Рискнуть своей драгоценной жизнью из–за дурацкой подначки!»
[166].
После длительных препирательств с рыдающей мамой Малк принял решение ампутировать палец до сустава: не нужен мне никакой орган, если он не способен нормально функционировать, заявил он доктору. Мама зарыдала еще горше и принялась умолять Малка сохранить палец. Ведь, по сути дела, именно мама сотворила этот кусочек пальца и, естественно, хотела сохранить свое творение в целости. Она даже пыталась позвонить нашему отцу, который уехал по делам куда–то в Европу, чтобы он уговорил Малка не отрезать палец; но я знал — даже отец не смог бы поколебать решимости Малка, я хорошо знал упертость младшего брата, она помогла бы ему выдержать напор даже нашего всесильного отца. Доктор также предупредил, что из–за сильного повреждения пальца может начаться гангрена, а это крайне опасно, Малк, не раздумывая, согласился на ампутацию — ну, отрезали палец, делов–то: разве что на флейте теперь не поиграешь, пошутил он.
После операции все дружно воззрились на забинтованный обрубок; при маме Оскар стал разыгрывать из себя рассудительного старшего брата, надеясь, что это ему зачтется:
— Какой безумный поступок, Малк, крайне безответственный, хорошо еще, что отец в отъезде, он бы очень расстроился.
— Оскар прав, Малк, дело могло не ограничиться пальцем, — поддержала старшего сына мама и залилась слезами; ей стало уже не до упреков, она прижала Малка к груди и не выпускала, пока не успокоилась.
— Да все у меня хорошо, мам, — сказал Малк, — я знаю, что делаю, тебе за меня волноваться не стоит, правда–правда.
Мама улыбнулась Малку и, далеко не в первый раз выказывая особую нежность к своему младшенькому, погладила его по щеке тыльной стороной ладони. Не сомневаюсь, что у нас с Оскаром в ту минуту мелькнула одна и та же мысль: «Нас она так никогда не гладит»
[167].
Мама ненадолго вышла, чтобы поговорить с доктором.
Мы помолчали, затем Оскар сказал:
— Говнюк ты, Малк.
Малк посмотрел на Оскара таким тяжелым взглядом, что Оскар не выдержал и уставился на крытый линолеумом пол.
Малк ждал, не отводя глаз; они были устремлены туда, куда должен был вернуться взгляд Оскара, как только он поднимет голову.
Оскар поднял голову, и Малк сказал:
— А ты ведь слова не сдержал, Оскар. Решил отделаться шуточкой. Надуть нас с Фрэнком. По–честному играть не стал. Ничего у тебя не вышло. И запомни: сколько бы ты ни выслуживался, сколько бы ни врал маме с папой, всегда помни, Что я сделал, сделал по правде, сделал то, чего тебе, Оскар, в жизни не сделать, и что бы потом ни случилось, все равно, этот прыжок навсегда останется моей и только моей победой.
Оскар пыжился, как бы половчее ответить, но я понял, что слова Малка поразили его в самое сердце — Малк его уделал. В первый и, сколько я знаю, единственный раз Оскар не нашелся что сказать: крыть было нечем.
И после того случая в течение многих лет, как только Оскар начинал нахальничать, врать или делать гадости, Малк перехватывал его взгляд и, не поднимая руки — чтобы мать с отцом не увидели, если они были рядом, — показывал ему обрубок пальца, словно говорил: «Не забывай, я тебя уделал, Оскар, я храбрее тебя, ты о таком и мечтать не можешь».
И хотя Оскар пытался притвориться, что ничего не замечает, я‑то видел, что жест Малка его раздражает, бесит, не дает ему разгуляться. В детстве и ранней юности среди мальчишек, особенно если они братья, имеет хождение одна. единственная валюта — храбрость; лишь годы спустя валютой для самоутверждения станут деньги, женщины, машины, работа, то есть предметы и люди.
С того дня Оскар уже не мог задирать нас и командовать, как прежде; благодаря Малку наши отношения сильно изменились, смелость и решительность младшего брата на всю жизнь напугали Оскара, а я его за эти качества столь же сильно зауважал
[168].
УСЛОВИЯ И СОСТОЯНИЕ ДРАКОНОВ
Меня уверяли, что они не настоящие.
— Ты не выпил свой капучино, — сказал Даг.
— Я люблю, когда он холодный.
— Вопрос снят, — сказал Даг. Было видно: он не в восторге оттого, что его безукоризненно чистый офис провонял беконом, а стол завален обертками от еды и бумажными стаканчиками.
Я начал прибираться, но тут Даг сказал:
— Нет–нет, насчет этого не беспокойся. Ты расслабься и вот что мне скажи: что конкретно ты помнишь про происшествие?
Я подумал и сказал единственное, в чем был уверен:
— Все, что я помню, — человек с уродливыми ушами рассказывает мне про драконов.
КЛАУЗУЛА 2.3 МОЙ МАЛЕНЬКИЙ ЭПИЗОД
УСЛОВИЯ И ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ЭПИЗОДОВ
Пока эпизод не завершится, до вас и не дойдет, что все это происходило с вами.
От кого: fuckthis@hotmail.com Кому: franklynmydear@hotmail.com
Тема: Подозрительный Коренной Зуб и Фантомный Мизинчик
Франк — привет! был в Стамбуле. Видел зуб пророка Мухаммеда.
Крайне малоубедительный.
С любовью и зубной эмалью,
Малк.
P. S. Кстати, ты еще хранишь мой мизинец? А то мой «фантомный мизинчик» зудит как проклятый. Его на самом деле нет как нет, а дергаети зудит так, будто он цел и невредим. Престранная штука. Короче, отыщи, пожалуйста, мой мизинец и почеши его за меня, ладно? Буду тебе, братишка, очень признателен.