Эмоциональные триггеры. Как понять, что вас огорчает, злит или пугает, и обратить реакцию в ресурс - читать онлайн книгу. Автор: Дэвид Ричо cтр.№ 6

И последнее наблюдение относительно чувствительности к триггерам: Аристотель говорил, что зрители спектакля сочувствуют героям и испытывают страх вместе с ними. Именно так мы реагируем в кино и театре. Мы смеемся и рыдаем над тем, что видим на экране, переживая происходящее как свою личную историю. Сюжет словно разворачивается внутри нас, в собственном театре разбитого сердца.

Однако острая реакция на триггер далеко не всегда приводит к последующим действиям. Кино в жанре хоррор нас пугает, но мы не пытаемся сбежать и с каждым новым сюжетным поворотом забываем о предшествующих ему страшных моментах. Слезы текут ручьем при виде несчастий героев, но мы не впадаем в отчаяние. Мы злимся, когда видим, что с героями поступают несправедливо, но не протестуем и не замышляем месть. Получается, что мы можем реагировать на триггер так, чтобы не предпринимать дальнейших действий.

КОГДА ТРИГГЕР ВНУТРИ НАС

Триггеры бывают не только внешними (поступки людей или события, которые нас провоцируют), но и внутренними, когда мы вспоминаем травматический опыт или представляем будущие события. Появляется чувство вины и стыда, страх перед неминуемой катастрофой или наказанием. Например, мы ранили чувства друга и боимся, что он порвет с нами отношения. Возможно, нам так кажется. В таком случае правильнее будет поговорить с другом и выяснить, насколько справедливы наши опасения и что он на самом деле чувствует.

Вот пример внутреннего триггера, связанного с детскими переживаниями. Допустим, в ранние годы жизни наши личные границы часто нарушались, в частности мы подвергались насилию. По этой причине многие просьбы мы воспринимаем как требования. Мы перестаем чувствовать разницу из-за травматического опыта. Скажем, друг просит нас об одолжении, ему нужна помощь. Нам же в его просьбе слышится приказ, поскольку эти понятия воспринимаются как синонимичные. Нам не хватает терпения, и мы сразу злимся, хотя и чувствуем в глубине души, что зря. Почему бы напрямую не спросить друга, просит он или настаивает. В конце концов, можно откровенно признаться: «Мне важно уточнить, потому что я иногда путаюсь».

Приведем еще один пример. Допустим, в детстве нам не уделяли должного внимания и жестко отслеживали все действия, чтобы мы ненароком не сбились с пути. Вместо поддержки мы чувствовали только контроль. В итоге во взрослой жизни мы страшимся любых проявлений внимания, даже искренних. Широкий спектр внимания – от адекватной заботы до нездорового надзора – значительно сужается. Мы начинаем воспринимать только привычную негативную сторону. Большинство форм близости и заботы воспринимаются как триггерные: мы чувствуем угрозу и реагируем тем же напряжением, что и в детстве.

Напрашивается вопрос: кто именно подвергается влиянию триггера? Уважаемая всеми нейрохирург, глава отделения больницы или маленькая девочка внутри нее, которая миллион раз слышала про свою никчемность? Буддийский монах, которому община доверила множество важных задач, зная, что никто лучше него не справится, или маленький мальчик, которого контролировали на каждом шагу и учили не доверять себе? Этому малышу навязали страх, стыд и чувство ущербности еще до того, как он выстроил защитный барьер. Это дитя внутри нас и реагирует на триггеры. Взрослые страдают от условных рефлексов, выработанных еще в детстве, независимо от достижений, интеллекта и уверенности в себе.

Мы и сами можем заводить себя. Вот примеры таких ситуаций.

• Нас обуревают чувства, особенно если они появляются неожиданно, бесконтрольно.

• Просыпается интуиция, предчувствие, подозрение.

• Мы продолжаем делать то, за что корим себя: к примеру, напрашиваемся на комплименты, жалуемся, манипулируем, ведем себя слишком пассивно, спорим с людьми, которые не принимают новых знаний.

• Нас тянет ложное чувство долга. Это приводит к решениям, которые не отражают наших личных потребностей, ценностей и желаний.

• Нам стыдно, когда мы кого-то разочаровали, особенно если не сдержали слово.

• Внутренний критик провоцирует неуверенность или самобичевание.

• Воспоминания о травматическом опыте, ошибке, поступке, за который нам стыдно, порождают сожаление, и это вызывает чувство вины или заставляет примириться с тем, кого мы обидели.

• Воспоминания о радостном событии или мудрый совет утешают нас в трудный период.

• Если мы не даем повзрослевшим детям личную свободу и продолжаем навязывать им заботу, то их независимость или личные проблемы становятся для нас триггерами.

• Страхи и фобии могут побуждать к реакциям или ритуалам, которые кажутся нам полезными, хотя на самом деле это не всегда так.

• Сновидение может стать триггером – даже после пробуждения.

• Любой из органов чувств может стать триггером. Особенно активно в этом смысле обоняние, оно обладает долгосрочной памятью. Достаточно уловить запах, который ассоциируется с прошлым опытом, – аромат конкретной еды, духов, цветов, человека, дома или чего-то неприятного, – и он действует на нас как триггер.

Некоторые триггеры действуют на подсознательном уровне. Мы не сразу успеваем их обдумать. В их основе, как правило, лежит психологический перенос. Стоит появиться человеку, похожему (внешностью или чертами характера) на кого-то, с кем мы общались ранее, в том числе на родителей, и мы непроизвольно переносим на собеседника свои чувства, ожидания или убеждения. Этот триггер не приводит к вспышке гнева, или депрессии, или страху. Он действует коварнее. Мы из кожи вон лезем, чтобы этот человек обратил на нас внимание, проявил заботу и любовь, которую мы недополучили от родителей. Если партнер ведет себя сдержанно или отстраненно, мы еще активнее добиваемся его внимания. Мы прибегаем ко всем известным хитростям, ко всем уловкам и махинациям, на какие только хватает смелости, чтобы заставить его удовлетворить наши потребности. И тут возникает противоречие. Одновременно мы незаметно приучаем этого человека «копировать» нашего родителя, то есть вести себя еще более отстраненно. Мы приучаем его раз за разом отвергать нас. И мы не уходим – мы остаемся и принимаем на себя его холодность, видя в ней родительскую холодность. Со временем мы перестаем что-либо требовать и вымаливаем крохи внимания и тепла. Затем, после неожиданного озарения, мы видим, что этот человек похож на нашего родителя. Осознанность освобождает от необходимости переносить прошлое на настоящее. Мы убеждаемся, что сегодняшний триггер всего лишь отголосок давних событий. Мы наблюдаем, как прошлое разрушает наши нынешние отношения и как мы поддаемся одним и тем же триггерам.

Сильнейшая реакция на внутренний триггер – скорбь, выраженная или невыраженная. Хорошая иллюстрация – эпизод из телесериала «МЭШ»: начальнику военно-полевого госпиталя, полковнику Шерману Поттеру известно, что его пациент несколько раз пытался покончить собой – и каждый раз неудачно. Однажды полковник застает рядового в пустой операционной возле анестезиологического аппарата. Солдат снова пытается убить себя. Полковник злится и выхватывает у него из рук трубку и маску, сам настраивает аппарат, нахлобучивает маску солдату на лицо и говорит: «Ты ничего не можешь сделать правильно. Хочешь умереть? Прекрасно! Я тебе покажу, как это делается». Солдат в ужасе. Он отталкивает маску и кричит: «Вы с ума сошли? Не трогайте меня!» Но полковник не отступает (хотя на самом деле не собирается вредить пациенту). Вдруг парень начинает рыдать и утыкается в плечо полковника. Тогда Поттер хлопает его по спине и тихо говорит: «Молодец. Жить ты хочешь больше, чем умереть». Конец сцены. Посмотрев этот эпизод, я увидел в нем кое-что интересное – связь между самоубийством и неразрешенной скорбью. Склонность к суициду сильнее, когда человек не может начать или закончить горевать.