Жила-была девочка, и звали ее Алёшка - читать онлайн книгу. Автор: Таня Танич cтр.№ 223

Первые несколько месяцев я читала запойно, по три-четыре романа в неделю, стараясь заглушить неясные порывы проанализировать сюжет и литературные привычки авторов. Нет, я собиралась когда-нибудь вернуться к писательству. Но чуть позже. Не сейчас. Но пока я хотела побыть именно читателем, без единой мысли о том, что когда-то сама писала такие же книги, вернее, всего единственную. Одну.

Всякий раз, когда я задумывалась над тем, не рано ли так расслабилась и отошла от творчества, то вспоминала слова Марка о том, что и одной честной книги достаточно, чтобы считать свой долг выполненным — и мысленно соглашалась с ним. Когда меня волновало множество тем, я откровенно и открыто писала о них. Теперь же меня не тревожило ровным счетом ничего, поэтому… Я могла позволить себе жить без потрясений, наслаждаться красотой и неповторимостью каждого дня. В этом не было ничего страшного, отдыхать и расслабляться мне действительно нравилось. Я имела на это полное право.

Когда вдруг резко закончились мои книги для чтения, я попробовала приняться за те, которые стояли у Марка в кабинете. Но историческая и военная документалистика, мемуары и письма неизвестных мне, но, несомненно, великих деятелей прошлого не вызывали ни особого энтузиазма, ни желания продолжить знакомство с их суждениями о реформации государства и политической системы. И, чтобы не дать зародиться скуке, чувству, которое внушало мне страх еще со времен студенчества, я нашла новую замену запойному чтению, которое не могло продолжаться вечно.

Этой новой отдушиной стали длительные прогулки по городу.

Я и до этого выходила с Марком прогуляться, но ненадолго — все свободное время, которого у него и так было немного, мы старались проводить вдвоем, в нашей квартире. Поэтому за несколько месяцев, прошедших с момента возвращения, я так и не успела заново узнать город. Теперь же мне хотелось, наконец, приняться за изучение новых-старых улиц и кварталов, съездить в районы, которые я помнила ребенком, узнать, что с ними случилось и как они выглядят. Уж на что-что, а на нехватку времени я пожаловаться не могла. Теперь у меня его было сколько угодно в запасе. Целая вечность.

Несмотря на то, что Марк настаивал на том, чтобы на время прогулок я брала такси, мне категорически не нравилась эта идея. Я не нуждалась в том, чтобы отстранённо наблюдать чужую жизнь из окна машины. Мне нужно было вновь почувствовать сам дух города, его дыхание и настроение людей, населявших его. Я очень хотела, чтобы он, наконец, обрел хоть какое-то лицо и форму в моем представлении. Ощущение себя словно в вакууме посреди аморфной, непонятной среды меня все больше и больше пугало.

Лучше поездок на общественном транспорте для внедрения в заботы и хлопоты моего нового мира не могло быть ничего — и я выбрала именно их. Теперь каждое утро, поцеловав Марка перед уходом на работу, следом убегала и я. Поначалу ощущение новизны, старой сказки, переигранной на новый лад, захватывало меня. Я удивлялась давно забытому чувству того, что вокруг нет ни одного знакомого лица, и люди, озабоченные своими проблемами, смотрят сквозь меня. От этого я чувствовала себя человеком-невидимкой, свободной и способной делать все, что хочу, идти куда хочу, открыто смотреть и наблюдать за кем хочу.

Но вскоре мне стало не до смеха. Я действительно начала ощущать себя несуществующей, без единой зацепки за настоящее, как будто время вдруг забыло обо мне и захотело перевести наши игры в невидимку в серьезное русло. Я не находила ничего, ровным счетом ничего знакомого или напоминающего мне о прошлом. За время моего отсутствия город стал совсем другим, стряхнув с себя пыль камерной неторопливости — жизнь вокруг клокотала и бурлила, вот только я по-прежнему находилась в стороне от нее.

На знакомых когда-то улицах возвышались новые здания, кинотеатры и развлекательные центры, изменившие их облик до неузнаваемости. Наш старый двухэтажный приют давно закрыли, долгое время полуразрушенное здание пустовало и лишь недавно там возобновились работы по сносу и строительству. Об этом предупреждал меня Марк в первые дни после приезда, и я считала себя готовой к восприятию этого факта. Но, впервые взглянув на руины, когда-то служившие мне домом, на месте которого теперь зычно кричали активные прорабы и работали строительные бригады, я испытала чувство, будто бы кто-то всемогущий пытается стереть меня ластиком с белого листа жизни.

На прилегающем к стройке большом стенде красовался план современного жилого комплекса, и я понимала, что так тому и быть — это место больше не хранило ни одного из ярких моментов, которые я здесь пережила. Оно было пустым. Его прошлое развеяла по ветру совсем другая эпоха, которая царила тут — шумная, и активная. Все это пришло на смену уютной неспешности, золотистому очарованию вечеров и наших смешных детских праздников, на которых, поскрипывая иглами старых приемников, играла на пластинках забытая всеми музыка.

К дому Виктора Игоревича я приближалась уже с меньшей опаской, и сердце почти не щемило в груди. Все-таки, я не питала к нему особой привязанности, главным в этом помпезном особняке для меня всегда была возможность оставаться рядом с Марком. И не было причин грустить о том, что семейное гнездо Казариных оказалось разоренным, опустошенным и переданным в руки других людей самим наследником рода, который, по иронии судьбы, должен быть стать новым главой этого дома.

Я снова смотрела на знакомые стены — и пусть они не превратились в руины, как мой приют, но видела перед собой уже другой дом. Ничего из знакомых картин не вызывало отклика — ни ворота, у которых когда-то прощались мы с Марком, ни видневшийся из густых ветвей заснеженных деревьев небольшой балкончик, на котором любила пить утренний кофе Валентина Михайловна, а Виктор Игоревич, сидя рядом в плетеном кресле, просматривал свежую прессу, выискивая упоминания о себе на первых полосах. И даже окна моей комнаты-мансарды, выходившие на парадную сторону, выглядели безжизненными пустыми глазницами. Похоже, мое бывшее жилище превратилось в чердак и свалку ненужных вещей, как того изначально хотела Валентина Михайловна.

Марк действительно сделал то, о чем говорил сразу после нашей встречи — стер память о своей семье, все следы их жизни, все напоминания. Будто бы и не было никакого родового гнезда Казариных, званых вечеров его прекрасной хозяйки, великих планов его главы, минут его славы и часов его побед, пережитых здесь. Даже теням его родителей не нашлось места в новых реалиях. Отныне все здесь было совсем иным.

Я не могла судить Марка за чрезмерную жестокость, за то, как он обходился с памятью людей, которые его никогда не любили — но только сейчас в полной мере осознала леденящую глубину его мести и почувствовала суеверный страх. Меня не пугало его намерение сначала разрушить, а потом перестроить под себя империю собственного отца, но желание убрать и зачистить даже слабые воспоминания о семье, сделать так, будто бы этих людей никогда и не было, будило внутри тревожные предчувствия. Ведь главным напоминанием о жизни родителей был и оставался сам Марк, и меньше всего на свете мне хотелось, чтобы его разрушительная энергия обернулась против него же.

И даже посещение нашей бывшей, самой лучшей в городе школы, которая все так же действовала и процветала, не смогло приглушить чувство потерянности, которое разрасталось во мне все сильнее. Внешне здание осталось таким же, разве что с обновленным фасадом, новыми окнами и еще более внушительными и роскошными входными дверями. Но само настроение и дух в школьном дворе царили уже другие. Ученики не носились, громко визжа по двору под окрики преподавателей из окон учительской — теперь они сидели группками на недавно установленных лавочках, заглядывая друг другу через плечо в экраны мобильных телефонов, на которых они играли, обменивались сообщениями и слушали музыку.