Жила-была девочка, и звали ее Алёшка - читать онлайн книгу. Автор: Таня Танич cтр.№ 204

Больше всего я боялась, что Вадиму изменит его странная, непривычная сдержанность. Похоже, он собирался до конца держать свое слово о том, что пришел не для войны, а для переговоров — потому не стал отвечать на удар Марка, выстреливший ему прямо в скулу, лишь крепче сжал кулаки и криво усмехнулся, рассеянно потирая место ушиба. Но моя словесная пощечина, судя по реакции, задела его гораздо больнее. Взгляд Вадима, до этого горевший насмешливой яростью, вдруг потух, стал пустым и мертвым.

— Погоди, птичка, погоди… То есть, та чушь, которую ты несла — кому нужна вторая книга, не буду больше публиковаться — выходит, и не чушь вовсе? Это твое последнее, обдуманное решение? Хотя… Какое там обдуманное. За тебя все время решает этот ходячий калькулятор, а ты лишь слепо подчиняешься. Что с тобой стало, Алексия? Куда ты дела собственные мозги? За каким углом ты их оставила? Я же знаю, они у тебя были — так что случилось сейчас?

— Речь совсем не о мозгах, Вадим — еще крепче вцепившись запястья Марка, сделавшего очередное резкое движение в сторону Вадима, возразила я. — Наоборот, как раз сейчас я очень хорошо все понимаю. И понимаю, что ты тоже меня обманывал. Не специально, ты обманывался вместе со мной, говоря, что наш труд писателя кому-то нужен. Кому он нужен, Вадим? Ну, кому? Для кого мне писать? Если бы я могла сочинять миленькие истории для развлечения, я, может быть, еще и попробовала бы. Но я не могу, я давно разучилась делать это. Сложно писать о чем-то легком и незатейливом после того, через что мы все мы прошли. А говорить о чем-то важном и значимом я больше не хочу. Потому что это никому не нужно. Никто не хочет слышать и думать об этом! Пусть все вокруг нас летит в тартарары, народ хочет погибнуть, веселясь, понимаешь? Развлекаясь, Вадим! Как в последние дни Помпей, когда вулкан уже начал извергаться. А местные жители взяли и пошли в театр! Но из меня плохой затейник, я слишком устала для этой роли. Устала, но еще не омертвела — и мне больно, очень больно, когда мои самые сокровенные слова, которые я отдаю как тайну, как исповедь, начинают переворачивать, искать в них какие-то дурацкие, глупые смыслы, препарировать до мелочей. Они не книгу мою вот так разрезают, чтобы посмотреть и поковырять внутренности. Они разрезают меня, понимаешь! Они делают это с мной! А я не только писатель, я еще и просто человек, — опять повторила я слова Марка. — И я не могу этого больше терпеть. Это просто невыносимо, мучительно больно… А ты сам говорил когда-то — боль это не выход. От боли надо избавляться. Вот и я хочу — избавиться. Раз и навсегда.

Если мое первое признание прошлось по горящему огнем Вадиму, словно ушат ледяной воды, с шипением погасив весь его пыл и ярость, то эти слова, казалось, полоснули ему прямо по сердцу, вскрыв и безжалостно вывернув наизнанку все вены и аорты. В его глазах больше не было пустоты — теперь на смену ей пришли растерянность и безысходность. Видеть безысходность во взгляде Вадима было так страшно, что я постаралась побыстрее отвернуться, чтобы спрятать собственные, так некстати выступившие слезы.

— А что насчет меня, Алексия? — донесся до меня его глухой голос. — Пиши для меня. Для других таких же, как я. Зачем сбрасывать со счетов тех немногих, кто способен слышать и понимать тебя? Да, нас мало, но разве дело в количестве? Ведь ты все-таки не в пустоту кричишь. Ты думаешь, мне легко приходится в этом обезьяннике? Но пока я знаю, что кто-то еще видит то, что вижу я, и называет вещи своими именами, есть смысл грести против течения. И мне нужны твои книги. Иногда это единственное, за что можно зацепиться, когда все осточертело.

В другое время такое откровенное признание не смогло бы оставить меня равнодушной, но не сейчас. Кажется, я окончательно и бесповоротно потеряла способность зажигаться от веры людей в меня.

— Нет, Вадим, не надо, — тихо ответила я, вновь поворачиваясь к нему лицом. — Не надо больше надеяться на меня, как на последнюю опору и поддержку. Потому что я… Я не справляюсь. Из меня плохой поводырь или идейный лидер, или еще кто-то… Кого ты хотел из меня сделать?

— Всего лишь счастливого человека, Алексия. Или ты, как и прочие, тоже думаешь, что твоим талантом я прикрывал свои какие-то непонятные комплексы? Окстись, птичка. В чем моя ошибка — так это в том, что я слишком хотел для тебя счастья. Звучит сопливо и банально, но некоторые самые важные вещи до чертиков банальны, тут уж ничего не попишешь, — он горько и устало улыбнулся. — Ничего не попишешь. Вот ведь какая фраза, Алексия… Ну что ж. Я признаю, что провалился. Проиграл по всем фронтам. Ты не хочешь моего счастья, а я не могу спокойно смотреть на твое. На этом… — он сделал паузу, неотрывно глядя на меня долгим и странно блестящим взглядом. — На этом и закончим. Вот теперь действительно всё.

Тяжело развернувшись, Вадим медленно двинулся к порогу, сопровождаемый лишь нашим давящим, гробовым молчанием. Как всегда, у двери он не стал ждать, пока ему откроют, и, быстро справившись с замками, рывком дернул ее на себя, впустив в квартиру струю жарко хлестнувшего нас воздуха из разогретого летним солнцем подъезда.

На пороге он еще раз оглянулся. Только теперь его глаза были устремлены не на меня, а на Марка.

— Ты победил, — и я снова не узнала его голос — сиплый и сдавленный, он так не походил на уверенный и звучный бас. — Но тебе же с этим и жить. Никогда не думал, что скажу такое, но… Храни меня небо от таких побед.

Самая сильная буря не может бушевать вечно и любой шторм рано или поздно заканчивается. Так произошло и с нашей жизнью.

После ухода Вадима мы с Марком оказались будто посреди развалин, вызванных стихийным бедствием. И, несмотря на то, что главные слова были сказаны и главные выводы сделаны, странную опустошенность чувствовали и он, и я. Наш вечный спор был улажен, но перемирие не приносило особой радости. Казалось, за годы противоречий мы успели так свыкнуться с нашей борьбой, что совсем забыли, как это — снова находиться по одну сторону баррикад.

А, может, это просто сила разочарования Вадима невидимым облаком нависла над нами, усиливая смятение всякий раз, когда мы начинали говорить о будущем. Теперь инициатором подобных разговоров была я, понимая, что возврата назад нет, и вскоре Марку придется возвращаться в наш родной город готовиться к моему переезду, а мне — оставаться здесь и собираться в дорогу самостоятельно.

Я сразу же пресекла все его попытки возобновить старый режим еженедельных перелетов. За последние полгода нашей бездумной игры в сказку эта привычка принесла ему слишком много вреда, и мне хотелось уберечь Марка от любых потрясений, не давать новых поводов для волнения, проследить за тем, чтобы он всегда был спокоен и счастлив. Я и так доставила ему слишком много хлопот, совершила столько необдуманных шагов и ошибок, что просто обязана была попытаться исправить их последствия.

Все бури утихли не только между нами, но и за границами нашего мира.

Скандал с подростками, как и предсказывал Вадим, достигнув пика на вечернем ток-шоу, стал быстро угасать. Еще несколько дней после того злополучного воскресенья ситуация словно застыла на паузе, ожидая нового импульса, возможного ответа с нашей стороны — но не получив его, начала сдуваться. Инцидент, пробудивший такую волну народного гнева, просто уходил в прошлое под натиском новых происшествий и новых скандалов.