Жила-была девочка, и звали ее Алёшка - читать онлайн книгу. Автор: Таня Танич cтр.№ 139

Новый Яр, как истинный брат-близнец настоящего Ярослава, остался верен себе и даже в виртуальном мире привлек всеобщее внимание.

Со все возрастающим удивлением я понимала, что читатели не воспринимают его как отчасти выдуманного героя, хотя я решила обойтись без ненужных мистификаций и сразу указала, что дневник является литературным проектом. Нет, люди, казалось, забыли об этом, разбившись на два яростно враждующих лагеря. Одни защищали и поддерживали героя, предлагая ему свою дружбу, поддержку, убеждая не сдаваться, другие же обзывали его манипулятором и обманщиком, негодовали и призывали подумать о близких, третьи насмехались над попытками привлечь к себе внимание «ванильным фарсом с ковырянием себя ножичком», желая при этом скорейшего пути на тот свет.

Подобное развитие событий удивило даже Вадима, до последнего воспринимавшего выкладку романа в интернет как необходимое, но черновое тестирование, "обкатку текста", как он любил говорить.

— Отлично! Просто отлично, Алексия! И отставить сопли! Ты должна радоваться, а не переживать из-за того, что кто-то там ломает копья из-за твоего Ярослава. Будет еще много сломанных копий, можешь мне поверить. Ты задала кое-кому крепкую встряску, так не вздумай теперь пасовать и превращаться в сердобольную мамку-няньку. Не стоит стыдливо гладить по шерстке после того, как наподдала под зад — чаще всего этот пинок идет только на пользу. То, что они грызутся и скандалят — очень хороший симптом. Только так и срываются шоры, Алексия. И сейчас есть шанс, что хотя бы у десятка человек из сотни эти чертовы розовые очки разобьются навсегда. А это уже — победа. Твоя победа, птичка, понимаешь это?

И только я почувствовала, как краска смущения заливает мои щеки, как следующая фраза Вадима тут же сбросила меня с небес на землю:

— Поэтому я тебя предупреждаю. Даже прошу, что вообще делаю крайне редко. Сейчас, когда я нутром чую — наша цель, вот она, близко, не вздумай наломать дров. Любым способом, как угодно, я знаю, найти повод тебе раз плюнуть. Потому что, при всем моем уважении и даже чем-то большем — я раздавлю тебя как муху, если ты попробуешь перейти мне дорогу и напортачить на самом финише.

В ту секунду я даже поежилась от укола леденящего страха. Глядя на Вадима, я отчетливо поняла, что этот роман — его любимый, выпестованный и долгожданный проект. Я служила всего лишь сосудом, в котором зародилась идея и поэтому была обязана ее воплотить. А настоящим крестным отцом и неустанно бдящим охранником этой истории выступал Вадим. И он был готов стереть в порошок любого, кто помешает претворению в жизнь его планов, даже меня, несмотря на то, что я — автор и человек, занимающий особенное место в его сердце.

Сама по себе эта мысль была не очень приятна и вызывала досадное чувство, подозрительно похожее на ревность. Нет, мне не хотелось защитить мой роман от такого настойчивого внимания Вадима. Наоборот, я ревновала его к собственной книге! Поймав себя на таких мыслях, я поначалу засмеялась — ну что за глупости опять лезут мне в голову? Не хватало еще развести неуместные мелодрамы теперь, когда на кон поставлено так много, когда с дня на день должна была решиться судьба нашей книги.

В предчувствии скорых ответов от издательств я и так не могла спокойно есть и спать, мне постоянно мерещились то отказы, то баснословные гонорары и признание. Да и Вадим весь последний месяц ходил более хмурым и напряженным, чем обычно. Нет, сейчас было не время усложнять ситуацию мыслями о том, почему странное волнение начинало шевелиться во мне всякий раз, когда глядя на Вадима, я вспоминала его слова, сказанные тем зимним утром.

Иногда я даже сомневалась — а не почудилось ли мне все?

С момента нашего объяснения успело пройти уже полгода, и ни словом, ни жестом Вадим не выдал своего намерения вернуться к этой теме или как-то ускорить ход событий. Он полностью, всецело был поглощен работой и заботами о моем романе. Казалось, я перестала для него существовать как человек, отдельный от рукописи. Я понимала, что он не хочет накалять ситуацию, что специально отгораживается от меня, что после того, как я оттолкнула его в первый раз, шаг навстречу придется делать мне самой, и… по-прежнему ждала, как и он. Ситуация застыла на паузе и я чувствовала, что пока еще рано отжимать кнопку.

Ждать. Нужно просто терпеливо ждать, все главное было уже сделано.

И как только я не без труда свыклась с этой мыслью, как среди читателей поднялась вторая волна волнений, к моему удивлению, еще сильнее первой.

Началось все с тихого голоса среди общего возбужденного гула по поводу "банального приема с кровопусканием" — средство ли это для привлечения внимания или реальная проблема. С короткого и неприметного на первый взгляд отзыва: "А я делаю это с помощью ножниц". В пылу рабочего дня, я даже не сразу заметила еще один новый комментарий и наткнулась на него только спустя сутки.

Чувствуя, как лоб покрывается капельками пота, я ошарашено смотрела на монитор, все перечитывая обманчиво-спокойные слова, за которыми на самом деле скрывался крик исступления и боли. Я все поняла. Поняла это неброское признание и сразу же, будто вскрыв секретный код, проникла в смысл сказанного.

Когда оцепенение понемногу сошло на нет, пытаясь совладать с дрожью в руках, я набрала в ветке диалога вопрос: «Зачем ты это делаешь?» Вскоре пришел ответ, так похожий на мои собственные слова: "Так легче. Это спасает от боли, которая внутри. Она гораздо хуже" и приписку: "Спасибо. Теперь я знаю, что не один такой урод".

На несколько минут или на час я снова потеряла связь с реальностью, оглушенная этим открытием. То, что казалось моим личным дефектом, непростительным и извращенным, то, чего я стыдилась и из-за чего не раз подозревала себя в ненормальности, оказалось не такой уж уникальной проблемой.

Это удивляло и ужасало одновременно.

Я вдруг почувствовала странную близость, родство с этим человеком. Казалось, тонкий невидимый луч протянулся между нами сквозь расстояние и таинственную черноту монитора, скрывавшую его лицо. Но мне не нужно было знать, как он выглядит. Я смотрела ему прямо в душу и понимала — она изломана, разорвана, расколота на куски, и эту агонию ничем не заглушить, кроме мимолетного отвлечения на боль в теле, которая так быстро проходит. И как только она утихает, возвращается другая боль — ослепляющая, иссушающая, убивающая жизнь.

Итак, нас было уже двое. Но двое — подавших голос. А кто знает, сколько их, таких же, но молчаливых, скрывалось за благополучными фасадами домов, за окнами, радостно глядящими на мир яркими занавесками и цветами на подоконниках, за всей этой привычной и радостной мишурой? Сколько было нас, людей, привыкших существовать, маскируя картину боли, которую приходилось добровольно писать на собственном теле, просто чтобы приспособиться, не сломаться окончательно, не упасть. Чтобы выжить.

И, кто знает, может, наша общая тайна так и осталась бы тайной, если бы не первый, отчаянный смельчак, у которого хватило силы духа признаться: "Я тоже делаю это".

Забыв о предупреждениях Вадима насчет внезапных выходок, больше не задумываясь над тем, как сможет повлиять на судьбу романа этот внезапный порыв, без колебаний и с полной уверенностью в том, что поступаю правильно, я набрала в поле ответа: