– До чего ж ты бессердечная девочка. Все как с гуся вода. Нормальный ребенок со стыда бы сгорел, а ты уже через десять минут ничего не помнишь. Как Матильда просто – отшлепаешь ее, а через полчаса она уже скачет, как ни в чем не бывало.
– А за что ты отшлепала Мотьку? – тихо спросила Орлуша.
– Неважно, – ответила мама и отвернулась.
Всю дорогу до дома они промолчали, приехали очень поздно, Орлуша даже не заметила, как заснула.
А с утра все повторилось, как на прошлой неделе: мама и бабушка ссорились на кухне, Орлуша отсиживалась в своей комнате, Матильда пряталась в коридоре. Под вечер появился папа, накричал на всех, а в воскресенье ушел рано с утра, Орлуша его толком и не видела.
Так пошла одна тоскливая неделя за другой, в пятницу Орлуша не могла дождаться, когда поедет домой, а в воскресенье уже не могла дождаться, когда вернется в садик. В доме теперь слышался только голос бабушки, отец уходил на целые дни, мать отмалчивалась: поджимала губы, молча готовила, молча мыла посуду. Орлуша старалась попадаться взрослым на глаза как можно реже, перечитала все книжки и изрисовала все альбомы.
Зима заканчивалась, на восьмое марта Орлуша нарисовала маме картинку с мимозой из покрашенных желтой гуашью ватных шариков – они целых два дня делали эти открытки всей группой. И повезло: пятница выдалась солнечная, мама приехала в хорошем настроении, обрадовалась открытке и даже обняла Орлушу, когда они устроились на деревянной скамейке в электричке. Орлуша как раз рассказывала о новой воспитательнице, очень строгой. Если кто-то в чем-то провинился, она ставит перед всеми и долго отчитывает, и оправдываться бесполезно, она ничего не слушает.
– Так бывает, Лидк, – сказала мама. – Бывает, что в жизни появляется человек, скажем так, не очень умный. Просто не обращай на нее внимания. Сделай вид, что ее нет.
– Как же мне делать вид, что ее нет? Я кашу не доела, она меня поставила посреди игровой и как начнет… А я не могу есть эту кашу, у нее пенки противные, как сопли, только еще хуже!
– Не ешь. А если на тебя кричат, смотри мимо и повторяй про себя «передо мной табуретка, передо мной табуретка». Тебя оставят в покое, а ты потом все равно сделаешь по-своему.
Дома Орлушу ждало два сюрприза: Веру Степановну положили в больницу на неделю, «ничего страшного, просто обследование», пояснила мама. А еще – отдали Матильду.
– Как отдали? – не поняла Лида. – Почему?
– Я встретила во дворе очень милую бабушку, – сказала мама. – Она живет совсем одна, у нее никого нет. И я отдала ей Мотьку.
– Как же так, – пробормотала Лида. – Как же ты отдала ей нашу кошку? Это же была наша кошка. Это была моя кошка.
– У тебя будет еще. А у этой бабушки Мотька, может быть, последний свет в окошке. Кстати, Орлид, что-то мы с тобой давно ничего не читали. Неси-ка сюда «Хозяйку Медной горы».
Забыв обо всем, Орлуша побежала за книжкой, а в воскресенье мама повезла ее с утра в Петергоф. Фонтаны еще не работали, но день был солнечный, на аллеях лежали синие тени от деревьев, купола дворцовой церкви и скульптура Самсона сияли золотом сквозь черные стволы, и Орлуша не вспомнила о Мотьке до самого вечера. Ночью, лежа в кровати, она смотрела на светлые прямоугольники на стенах – свет от фонарей бил прямо в окна, и думала о том, что, может быть, и правда Матильде будет лучше у этой бабушки. В конце концов, у Орлуши есть мама, папа и даже бабушка Вера, а каково это – жить совсем одной? Она твердо решила уговорить маму сходить к неизвестной бабушке в гости, и на этом заснула.
Но на следующих выходных было не до гостей. Мама и папа выглядели так, как будто у них кто-то умер. Бабушку оставили в больнице. У нее нашли какой-то непонятный «рак», каким образом рак с клешнями может жить в теле человека, Орлуша не могла себе представить. В субботу все вместе ездили в больницу, и бабушка совсем не выглядела больной, у нее не было температуры и даже не болело ничего, ни горло, ни уши. В больнице ужасно пахло и было очень душно. Зато бабушка больше не ссорилась с мамой.
На лето Лида снова уехала и вернулась только к первому сентября. Мама записала ее в первый «гэ» класс той школы, которую было видно из окон их квартиры.
В школе было интересно. Читать Лида умела отлично, зато писать – не очень, особенно так, как требовалось в школе – с наклоном, в прописи. Вечером она старательно выводила палочку за палочкой, училась писать так и эдак, с наклоном и без. Уроков было немного, на продленке можно было во время прогулки удрать с мальчишками к огромным штабелям бетонных плит, оставшихся от стройки, и поиграть в полярников – плиты были очень похожи на айсберги.
В школе у Лиды появилась подружка, Машка, к ней Лида иногда уходила вместо продленки. Машка жила в соседнем доме, через улицу, квартиры в этих домах были коммунальными, и Лида совершенно не могла понять, как две семьи разворачиваются в крошечной кухне. Зато в квартире у Машки в гостиной стоял круглый обеденный стол, за которым можно было делать уроки прямо перед телевизором, а на диване вечно валялся кверху пузом белый пуховый шпиц Цитра.
Почему такое странное имя, спросила Лида, и Машка рассказала удивительные вещи. Оказывается, породистых собак называли не просто так, а непременно на конкретную букву, у них был паспорт, они состояли в клубе, и были специальные люди, которые следили за чистотой породы.
О собаках Машка знала все. Чем служебные породы отличаются от декоративных, как выбрать щенка, чем кормить, как воспитать – у нее была куча книг по собаководству. Сейчас все хотят завести себе колли, из-за сериала «Лесси», который крутят по телеку, важно говорила Машка, только я-то все равно хочу немецкую овчарку, лучше их никого нет. Лида соглашалась с тем, что да, лучше немецких овчарок нет никого, но стоило ей представить, как она идет по улице рядом с рыже-белым пушистым облаком, с самой умной и прекрасной собакой на свете, которую она, конечно же, назовет Лесси, – как у нее звенело в ушах от счастья. Щенок колли, даже без родословной, стоил не меньше шестидесяти рублей, и Лида решила, что если накопит хотя бы десять, уговорить родителей будет проще, десять рублей – серьезное вложение. Экономия на школьных обедах давала примерно рубль в неделю, Лида завела жестяную коробку с монетами и бумажками и вечерами пересчитывала свои сокровища.
Домой Лида приходила, когда уже темнело. Ужинать все собирались очень поздно и наспех, и у Лиды появилась привычка сразу со школы хватать что-то из холодильника. Мама готовила только в выходные и так, чтобы всю неделю можно было быстро разогреть и поесть. Папа ворчал, что мужчина не может наесться крохотным куском курицы, которая еще и умерла своей смертью, поэтому в холодильнике всегда имелась колбаса специально для него, и от нее можно было отхватить кружок, лишь бы было не очень заметно. Мама бранилась: «Опять ты кусочничаешь, есть не будешь», – но Лида ела все, что давали, и все равно все время хотела есть.
Бабушке стало хуже, родители начали возвращаться еще позднее, чем заканчивалась продленка, и Лиде дали ключи. Мама крепко пришила резинку в портфель, второй конец резинки пришила к кольцу с ключами. Встав на цыпочки, прижав портфель животом к двери, можно было дотянуть ключ до замочной скважины, это было ужасно глупо и неудобно, и Лида стеснялась водить к себе подруг. Но резинку подлиннее мама не разрешила.